Юрий Вебер - Когда приходит ответ

— Ну уж, сразу в дамки! — охлаждает порыв Мартьянов. — Рано еще. Надо еще…

И тут «дискуссия» прерывалась. Макет схемы на учительском столике напоминал о всей сложности этого устройства, о нерешенном запутанном узле и о том, как ждут на патронном заводе и с каким видом прибегает оттуда Вадим Карпенко: «Скорее, скорее! Зарез!..»

Тут уж не до теорий. Оба они отворачиваются от алгебраических строчек на доске, принимаясь снова тасовать в четыре руки элементы схемы. По старинке, на глазок. Пытаясь одолеть упорный узел. Все равно тот заплетающийся язык алгебры логики, на котором пробует изъясняться Григорий Иванович, еще мало чем может помочь. Вариант седьмой, вариант восьмой, вариант энный… Перекраивают они и вдвоем, и порознь, по-всякому, отыскивая возможность выжать нужное автоматическое действие. Скорее, скорее…

Мартьянов знает, как ждут там на заводе. Помнит, как там на заводе…

Длинные ряды станков, отбивающих громкую дробь штамповки. И под эту стрельбу падают в приемники выдавленные по форме патронные гильзы с закраиной для капсюля, с узким горлышком для пули. Тысячи, сотни тысяч, миллионы. Горы патронов — винтовочных, пулеметных, автоматных. Скорее, скорее, больше, больше!.. Там ждут.

У станков женщины, и девчата, и мальчуганы. Словно воюют на грохочущей батарее. Засыпают в бункеры гильзовые заготовки, принимают готовые, иногда подправляют что-то на ходу пальцем, хотя это и строго запрещено. Скорее, скорее, больше, больше!.. Может быть, те самые девчонки и мальчишки, что сидели еще не так давно за партами школы, где расположился теперь биваком мартьяновский институт, и те самые женщины-мамы, что ожидали их дома после уроков. И, кто знает, может быть, именно этот патрон, который держит сейчас в своих пальцах эта бледная девчонка, и спасет жизнь ее отца там, где фронт, где бьются насмерть. Миллионы патронов — миллионы жизней. Скорее, скорее, больше, больше!..

— А что я могу? — кричал заводской технолог в ухо Мартьянову, стараясь перекрыть цеховой грохот. — Наша рать домашняя! — кивая на ряды женских и ребячьих голов.

Он увлек Мартьянова в другое помещение. Тяжкий, горячий воздух, запах серы мгновенно захватили дыхание. Грузные крупы обжигательных печей, установленных как в конюшне, содрогались в беспрерывном гудении, полыхая запертым внутри пламенем. Здесь обжигались патронные гильзы. На широких противнях, уложенные рядами, закладывали работницы гильзы в печи, словно печенье в духовку. Были здесь и парни в брезентовых куртках, повзрослее тех, что у станков, чумазые от копоти — словом, по виду печные мастера. Но умения-то у них…

— Вот, наука, гляди! — кричал Мартьянову технолог. — Можешь что-нибудь, наука? Попробуй… А то прямо режет нас…

И тут же, приглядевшись к показанию пирометра, сорвался с места.

— Градусы! Градусы упустили! — закричал он парням так истошно, как только кричат разве: «Воздушная тревога!»

Парни кинулись к печи, принялись крутить регуляторы форсунок, вбрызгивая в пламя побольше нефти, а технолог продолжал изливаться на все лады. И все поглядывал на стрелку пирометра.

Это вот и резало. Температурный режим печей. Гильзы требуют при обжиге определенной температуры. Определенной! — грозил пальцем технолог. Десять градусов меньше или десять больше — уже тревога. Иначе… Технолог только всплеснул отчаянно руками. Человек там стреляет, а у него в решающую секунду — стоп! отказ! — заклинился патрон, не выбрасывается гильза. Вот где отзовется промах при обжиге. Отклонение за десяток градусов сюда или за десяток градусов туда.

А как держать режим, если у разных печей разный уровень температуры, если надо следить все время за стрелками, и если нет привычки следить за стрелками вот у этих парней и у этих усталых женщин, и если от жара, от копоти, от тоски военных дней бывает так, что глаза, по выражению технолога, «смотрят и не видят»? Как же, спрашивается, держать?

— Ну, как, наука? Что ж придумаем? — спрашивал технолог, обдавая Мартьянова пламенем своей язвительности, ждал, что скажет Мартьянов, этот случайный гость из столичных ученых сфер, заглянувший по капризу войны сюда, к ним, в медвежий угол.

— Как тонуть, так за науку, как за соломинку, — покривился Мартьянов. Его задело это насмешливое обращение — «наука».

А все-таки, увязая теперь в сети вариантов, в бесконечной перетасовке схемы автоматического контроля температуры, он вспоминал не только картины патронного производства, женщин и парнишек, снующих между печами, не только груды поблескивающих гильз, но и видел живо перед собой этого язвительного, злющего человека, издерганного в цеховой горячке. Ладно, будет тебе ответ, технолог! И не его ли имел он в виду, когда говорил в лаборатории Володе-теоретику: «Вы же знаете, как там ждут».

Уже почти все придумано. И полностью состряпано главное: контактная гребенка — зерно всего устройства. «Блеск!» — по выражению Володи.

Стрелка гальванометра, получая ток от термопары в печи, бежит по шкале, проплывая при этом над рядом подвижных контактов, ну вроде над клавиатурой рояля. И там, где стрелка остановилась, показывая градусы в печи, — там падает ее молоточек и словно пальцем ударяет по клавише. Дзинь! — беззвучная нота автоматического контроля. И тотчас же в гребенке образуются цепи сравнения: что показывает печь с тем, что должно быть. Включаются одни реле, отключаются другие. И если температура соответствует, то устройство молчит, а если отклонение — десять градусов сюда или десять градусов туда, — сигнал тревоги. Включается звуковой аппарат. Загораются и гаснут лампочки. На экране вспыхивают надписи: «Больше» — «меньше». Светопреставление! И так будет взывать и светиться, пока не подойдут, не увидят, в чем дело, не отрегулируют печь. Понял, технолог?

С контактной гребенкой можно связать все печи в цехе, штук пятнадцать подряд. И все они по очереди будут автоматически разыгрывать на ее клавиатуре свои температурные прелюдии. Как по нотам. Каждые полминуты шаговый переключатель замыкает очередное реле, и автомат опрашивает следующую печь. А через полминуты еще следующую… Теперь закладывайте ваши противни с гильзами, и уж хотите или не хотите, а печи не дадут прозевать — сами заголосят.

И пусть тогда технолог попробует поддевать — «наука»! Только вот еще осталось последнее…

Это последнее как раз и застопорилось напоследок. Релейный узел. Полтора десятка реле, осуществляющих все необходимые переключения одно за другим. Уже конструкторы из проектного бюро выпускали кальки на то, что было в лаборатории заложено и проверено. Проектное бюро очутилось в сумятице эвакуации в том же городке, и мартьяновский институт пытался использовать при случае его уцелевшие конструкторские силы. А бюро, загруженное разными заказами, всегда не хотело ничего ждать и всегда заставляло ждать себя, скупилось на своих людей. Уже Вадим Карпенко вместе с конструктором, которого удалось все же отвоевать и которого теперь никак нельзя было упустить, сидели невылазно на патронном заводе, следя за подводкой, монтируя готовые детали и вкушая все прелести характера заводского технолога. Скорее, скорее!..