Дмитро Ткач - Шторм и штиль (с иллюстр.)

— Так Сашко же у вас родной, а Поля… сами знаете. Я ей не родной отец, а Ульяна — не родная мать…

Ульяна не в силах была спокойно все это слушать, ушла в другую комнату. Разговором завладел Федор Запорожец:

— Э-э, нет, Семен. Что-то у тебя язык заработал, как корабельный винт на холостом ходу. Это у тебя от сердечной тоски… Стыдно и думать, что Поля тебе не родная. Разве я забыл, как ходила она, маленькая, по развалинам Севастополя?.. Не просила хлеба, только голодными глазами на людей смотрела. Может, кто сухую горбушку даст, может, сырую картофелину — и ту сгрызла бы, немытую, сырую… А ты, Семен, взял ее за тоненькую ручку и повел к себе домой. Оно, дитя малое, к обоим вам душой прилепилось, к тебе и к Ульяне. Душой и телом прилепилось. И вы с Ульяной свои сердца ей отдали. Так родные вы с Полей или не родные? И как у тебя язык поворачивается.

— Опять ты, мой художник, разговорился? — подала голос почему-то долго молчавшая Марина.

Но Семен Кулик сердито махнул на нее рукой: — Не мешай! Пусть человек все скажет.

— Так вот я и говорю, — продолжал Федор, ободренный словами своего соседа, — что ты, что Ульяна — вы для нее самые родные из всех родных. А если бы и на самом деле ее родители нашлись, то были бы вы с ними одна семья. Как, Марина, точно я говорю?

— Точно, точно, Федя. Ну, вы тут посидите, а я к Ульяне загляну. Ушла на минутку — и запропастилась…

Уже гасли звезды на небе, когда Федор Запорожец с Мариной собрались домой. Да не со двора во двор. Молча, не сговариваясь, направились на крутой берег.

Долго стояли там. Она опиралась на его руку. И поэтому он чувствовал себя помолодевшим и сильным.

Внизу просыпалось, перекатывая спокойные волны, море. Над ним плыли утренние тучки. С каждой минутой они становились все тоньше, прозрачнее, легче.

— К погоде, — сказал Федор Запорожец.

— А ты нарисуй их, Федя, — мечтательно ответила Марина, думая о чем-то своем.

Аркадий Морозов принял участие во флотских соревнованиях радистов и завоевал первое место.

Он был недосягаем для других участников этой необычной борьбы, в которой проявляется острота мысли, внимание, мгновенная реакция на каждый звук в наушниках и удивительная работа пальцев на радиотелеграфном ключе.

Он передавал в эфир двести десять знаков в минуту, и контрольно-измерительная аппаратура подтвердила, что в передаче не было никаких искажений.

С такой же поразительной быстротой, легко и безошибочно, словно играя, он принимал и записывал на бумаге все, что передавали лучшие мастера эфира.

Фотография Аркадия Морозова появилась во флотской газете, корреспонденты написали о нем статьи, ему было присвоено звание специалиста первого класса.

Юрий Баглай и вся команда ходили именинниками. Еще бы! Не каждому кораблю посчастливится иметь у себя такого радиста!

Но тут взбунтовался Мартын Здоровега. Он вразвалку подошел к боцману Андрею Солянику и недовольно спросил:

— Так что же это получается? Если ты — радист, моторист или гидроакустик, то тебе — первый класс! А если я в боцманской команде, то мне никакого класса? Ясное дело, на чем же я его заработаю? На краске, на морских узлах да на швабре? Э-э, нет, так не пойдет, товарищ боцман. Я хочу тоже стать классным матросом. Чтобы и значок на груди, и почет.

Был выходной день (хотя для корабельной службы — это термин очень условный), поэтому у Андрея Соляника нашлось немного свободного времени, и он, понимая, что так просто этот разговор не закончится, спросил:

— А ты не забыл, что сам в боцманскую команду напросился?

— Нет, не забыл.

— Тебя перевели. Благодари командира части, товарища Курганова. Не знаю, был ли он в хорошем настроении или пожалел тебя, только приказал перевести тебя в боцманскую команду… А теперь опять что-то не так, опять покоя не даешь. Ну, Здоровега, пьешь ты из меня морскую кровь, да не выпьешь!

— Товарищ боцман, поверьте, я все это понимаю. Палубу мыть, борта красить, кнехты и якорные цепи драить нужно. Это такая работа, как у любого дворника в городе. Там ведь как? Дом большой, жильцы разные. Инженер взял в руки портфель и — на работу. Учительница простучала каблучками по чистому двору. Сталевар идет и солидно так поглядывает по сторонам, будто он единственный хозяин в этом доме. А дворник что? Мой, три, подметай, чтобы все по чистому ходили. Вот так и я сейчас на корабле. Дворник, и только.

— Дурень ты, Здоровега, — благодушно ответил Андрей Соляник, — хоть башка у тебя и не совсем пустая… Правильно говоришь — чистота. Да какой же корабль может быть без чистоты? А следить, чтобы все работы выполнялись своевременно?.. Ну, вот хоть бы морские узлы вязать. Э-э, нет, это не каждый умеет. А без них нет службы на море, не проживешь на корабле. Глазами видишь, хочется сделать, а не умеешь.

— Вяжу я эти узлы, боцман, ну и что? На морских узлах классного матроса не заработаешь.

Боцман пренебрежительно улыбнулся.

— Вяжешь… Да у тебя пальцы еще как дубовые, не гнутся. А ну-ка, принеси мне из шкиперской два шкертика потолще, сейчас я тебя проверю.

Ой, Мартын Здоровега, снова ты влип в неприятность! Ну и служил бы себе тихонько, выполнял приказания боцмана, так нет же — словно тебя вдруг в бок кольнуло: «Хочу стать классным матросом, как Аркадий Морозов!» Вот и получай. Сиди теперь с боцманом да показывай, как ты умеешь морские узлы вязать! Но все-таки в шкиперскую сходил, шкерты принес, сел и мрачно насупился.

— Шлюпочный узел! — вдруг приказал Андрей Соляник так твердо и громко, что Здоровега вздрогнул.

А пальцы не слушаются. Вяжут, вяжут эти злополучные шкертики, а шлюпочный узел никак завязать не могут.

Наконец-то справился.

— Вот.

«Вот, вот»! — передразнил его боцман. — А ты знаешь, в каких случаях такие узлы вяжут?

— Когда шлюпку к причалу или какое-нибудь судно на буксир берут.

— Точно, — похвалил мичман, но тут же и пристыдил: — Разве можно так долго копаться? А если шторми тебе нужно судно на буксир взять, а шлюпка и на месте не устоит? Бросает ее, как щепочку, из стороны в сторону? А ты с узлами возишься, никак связать их не можешь. Ох, матрос, матрос! Одним словом, двойка с минусом. Теперь давай рифовый узел.

Вязал бедняга Мартын и рифовый, и шкотовый, и «удавку», и еще много других — даже лоб вспотел, но все будто не своими руками. Боцман и тот устал, на него глядя.

Однако хоть и устал, но отобрал у Здоровеги шкертики и приказал:

— А теперь ты командуй.

— Может, хватит? — взмолился Здоровега. — Я же знаю, что вы умеете, товарищ боцман.

— Командуй, говорю! — блеснул черными сердитыми глазами Андрей Соляник. — На вот мои часы и засекай по секундной стрелке все, что я буду делать.