Айрин Хант - Недобрый ветер

Поле пересекал овраг. Через глубокий, высохший ров, заросший травой и сорняками, был перекинут мостик. Мы решили укрыться во рву от студеного ветра, который хлестал еще сильнее, чем прошлой ночью в Чикаго. Опустив на землю чемодан, одеяло и банджо, мы уселись на ворох опавших листьев. Уже стемнело, над пустынным полем нависло зловещее безмолвие. Внезапно издалека донесся гудок паровоза и перестук колес. Мы вздрогнули. Наверное, теперь всякий раз, заслышав поезд, я буду вспоминать гибель Хови. В ту ночь под мостом мы с Джоем дали волю слезам. Давно я не плакал, с малолетства. Была во мне упрямая жилка — как бы ни было больно, нюни не распускал. Но тут я не мог сдержаться. Наконец я взял себя в руки. Открыв ножом консервную банку, я разделил бобы поровну.

— Надо поесть, Джой, а потом решим, что делать дальше.

После еды нам полегчало. Расстелив одеяло на склоне рва, мы тихо беседовали.

— Может, вернешься, Джой? — спросил я. — Если хочешь, я отвезу тебя на попутных машинах в Чикаго, а потом уйду один.

— Значит, ты домой не пойдешь, даже если мы снова окажемся в Чикаго? — спросил Джой.

Я вспомнил искаженное злобой лицо отца, представил, с каким презрением он меня встретит. Вспомнил мамины слова, что мне и впрямь надо уйти из дому.

— Скорее с голоду помру, все лучше, чем вернуться. Тебе, Джой, они даже обрадуются. А я… я попытаю счастья в одиночку.

— И я с тобой, — упрямо мотнул головой Джой.

Я не показал виду, но его ответ доставил мне искреннюю радость.

— Нам будет гораздо труднее найти работу без… Хови, сказал я, — придется хлебнуть лиха, но, может быть…

Все-таки оставалось «может быть», слабая надежда. Еще двадцать четыре часа назад, под платформой надземки мы были так уверены в себе, в своем успехе. Будущее казалось лучезарным, мы хохотали от счастья. Только вчера это было…

Я спал недолго, неглубоким тревожным сном. Ночью подморозило, а к утру нас разбудили холодные капли дождя. Я достал еще одну куртку для Джоя и помог ему продеть затекшие руки в рукава. Мы собрали наши пожитки и побрели по сырому лугу голодные, оглушенные гибелью Хови. Необходимо добраться до ближайшего городка, там должна быть благотворительная столовка для бедняков, да и работа может подвернуться, вроде той, о какой мы мечтали с Хови. Но вспоминая мужчин, встречавших наш поезд всего несколько часов назад на маленькой станции, я испытывал бессильное отчаяние. Есть ли на земле местечко, где Джою и мне будут рады?

Какую угодно работу: рыть канавы, чистить выгребную яму — совсем не обязательно играть на пианино, лишь бы заработать, на два завтрака!

В это утро городок нам так и не попался, но к полудню мы набрели на ветхий фермерский дом. Такой развалюхи я в жизни своей не видел, даже в районе трущоб, где жил Хови. На обнесенном глинобитным забором дворе валялись горы всякого сора: гниющие доски, разбитая посуда, обломки игрушек, стульев и другой мебели. Единственным живым существом был надменный белый петух. С безразличием поглазев на нас, он зашагал прочь на длинных желтых ногах, Я решил, что хозяева дома, такие же бедняки, как мы, покинули ёго, надеясь найти работу и пропитание в другом месте. Мы вошли внутрь и быстро все оглядели. В доме хоть шаром покати, если не считать ржавой кухонной плиты. Мы ей очень обрадовались, собрали во дворе щепки и старые газеты, и вскоре огонь обогрел нас. Джой припал к плите, чтобы высохла сырая одежонка. Губы его покраснели, и он улыбнулся мне.

— Запах мировой, точно, Джош?

Сквозь неплотно прикрытые дверцы плиты пробивался дым. Действительно, пахло уютом и теплом. Скорбь по Хови отпускала, притуплялась. Я вышел во двор, надеясь отыскать огород, припрятанную картошку или репу. Очевидно, еще летом здесь кто-то жил, раз петух уцелел. Наконец я наткнулся на огород, но не нашел там ни единой картофелины, ни одной репы. Только сорняки и трава. Все съедобное подобрали под чистую. И тут меня осенило — петух! Он оказался чертовски любопытным, этот старый франт. Подойдя вплотную, он изучал меня, позабыв об осторожности. А между тем над ним нависла смертельная опасность. В моем воображении возникло аппетитное видение дымящегося куриного бульона. Я метнулся к нему, и он дал деру. Мы обежали вокруг дома раз, другой; в конце концов ему не повезло — запутался в мотке проволоки, переброшенной через изгородь. Тут я его и настиг, испытав при этом прилив счастья — теперь мы с Джоем хоть на время обеспечены едой! Мы нашли старый таз, согрели нем воду — в горячей воде птицу легче ощипывать. Потом долго варили петуха в том же тазу. Покопавшись в кучах хлама во дворе, Джой отыскал треснутую фарфоровую чашку и подлинное сокровище солонку, на дне которой сохранилась горстка отсыревшей соли, Мы выскребли соль и посолили бульон.

Этот петух был, несомненно, самым жестким из всех своих собратьев. Мы варили его до вечера, пробуя ножом, но и в сумерки он был таким же твердым и неподатливым, как в полдень. Зато бульон получился на славу. Мы пили его по очереди из треснутой чашки. У нашего петуха оказалась нежная печень, и я заставил Джоя съесть ее еще до того, как сварилось остальное мясо. Скудный ужин показался нам пиршеством. Ночью, когда холодный дождь хлестал по окнам, мы наслаждались уютом и покоем под крышей у огня. Конечно, это чужой кров, в любую минуту может нагрянуть хозяин и выставить нас вон. Но что толку беспокоиться раньше времени. Снаружи была непросветная темень, со всех сторон нас окружала голая степь, а мы нежились в тепле, развалясь на мягкой подстилке из одеяла и скатанных куртках вместо подушек. Вскоре Джой заснул. Я долго лежал, глядя в потолок, на дрожащие тени, и думал о том, что народ в стране голодает; о том, что я, в сущности, такой же маленький и беспомощный, как Джой. Мы оба можем погибнуть в один миг, как погиб Хови. Никто об этом не узнает, никто нас не пожалеет, Что ждет нас впереди? Мы потеряли Хови, нам так недостает его! И все же домой мы не вернемся! Не хочу, чтобы отец снова попрекал меня каждым куском… Глядя на спящего брата, я поражался, что раньше он был безразличен мне. В ту ночь я понял, что мальчишка, разметавшийся на одеяле, — моя единственная связь с родом человеческим. Как в последнее утро в родном доме, я нагнулся я поправил одеяло у него на плечах. Он зашевелился во сне, придвинулся поближе, и я наконец заснул.

Утром на завтрак мы разогрели бульон и пили его по очереди из чашки. Тут я заметил во дворе мужчину и женщину. Они шли к крыльцу. Готовясь к худшему, я направился им навстречу. Джой ни на шаг не отставал от меня.

— Вы, я вижу, устроились как дома, — сказал мужчина, поднимаясь на крыльцо. — Сколько вас тут?

Всего двое. Я — Джош Грондовский, а это мой брат. Мы промокли, озябли и зашли сюда переночевать. Мы ничего не трогали.