Лев Кассиль - Улица младшего сына

— А они ему для чего были?

— Ну, он хотел на них жить богато, поехать куда-нибудь, путешествие сделать…

— В экскурсию? — спросил Жора Емелин.

А Вова Лазарев мечтательно произнес:

— А мы, когда еще войны не было, тоже путешествовали! Меня мама к тете в Ростов возила. А в этом году мы хотели на Кавказ путешествовать. Только вот война стала…

— И мы поехали в деревню, — раздалось из-под стола, и оттуда вылезла четырехлетняя Оля Лазарева.

Так как перед уходом отряда под землю Лазаревы для сохранения тайны говорили всем, будто они эвакуируются к родным в деревню, то Оля до сих пор была уверена, что каменоломни и есть та самая обещанная ей деревня.

— Молчи уж ты! — пригрозил ей брат. — Если пустили тебя сюда, так помалкивай, а то отведу сейчас к матери на второй горизонт!

— А почему в деревне всегда как вечер? — не унималась Оля.

— Слушай, Олька, будешь много спрашивать, я тебя отсюда сейчас…

Оля сделала губы толстыми, вывернула их и приготовилась зареветь. Володя поспешно подхватил ее и посадил к себе на колени:

— Что ты ее гонишь? Пусть сидит слушает, развивается. Пригодится ей в жизни.

Володя отодрал уголок газеты, согнул его раз, другой, третий, повернул, сложил, вывернул, и перед Олей оказался бумажный кораблик.

— А почему всегда в деревне целый день вечер, — опять спросила Оля, — и окошков нет?

— Потому что затемнение у нас тут, — нашелся Володя.

— А мы всегда тут будем?

И все ребята взглянули на своего вожака, — как он ответит. Володя заметил, с какой тревогой ждали от него ответа.

— Зачем всегда? Вот скоро фашистов сверху… то есть, я хотел сказать, из поселка… выкинут, и мы из деревни домой поедем.

— Дома хорошо! Там столько окошков, и все видно, — почему-то шепотом, как о чем-то самом сокровенном, сказала маленькая Оля.

И все замолчали. Всем вдруг так захотелось посмотреть в окошко и увидеть солнце и море и жить снова так, чтобы были не только вечер и ночь, но чтобы и утро было каждый день.

Потом опять заговорили о кладе, который искал Том Сойер.

— Конечно, как свечка у него сгорела, — сказал Толя Ковалев, — так он подумал, что без света ему совсем уж не вылезти.

— Да еще неопытный он был, — объяснил Ваня Гриценко. — Вам с непривычки тоже целый день тут не очень-то весело показалось?

— А что, если бы мы клад нашли? — сказал Жора.

— Какой такой клад? — спросил Володя. — У нас это называется раскопки. Нам учитель Ефим Леонтьевич по истории объяснял, и мы в музей с ним ходили, в лапидарий… Ну, если б нашли такой клад, тоже бы отдали в музей.

— Ясно, отдали бы, — подтвердил Ваня Гриценко. — Что ж, себе бы забрали, что ли?

— А себе ничего совсем не оставили бы? — поинтересовался Жора Емелин. Володя строго пояснил:

— Сперва бы все отдали, а потом бы уж за это нам благодарность объявили или школу нам восстановили.

— А денег бы совсем не дали за это? — спросил Жора.

— Ну, наверное, премировали бы — не в том счастье, — решил Володя. — Меня вон премировали за авиамодели, и я в Артек ездил. Так не за то ж работал!

Жора заявил:

— Я бы только фотоаппарат себе выпросил.

— А я бы еще попросил, чтобы мороженого дали целый ящик! — размечтался Вова Лазарев.

— А то ты мороженого никогда в жизни не ел! — упрекнул его Толя Ковалев. — Живот бы от жадности лопнул.

— А я б сразу все не ел. Я бы порций десять съел сразу, а остальное на погреб бы снес.

Стали думать, на что бы мог еще пригодиться клад. Устроить для всех пионеров праздник? Все равно лучше, чем Первое мая, не выйдет. Ходить каждый день в кино по три раза? А когда же уроки учить? Жить, ничего не делая? Ну что делать тогда? Купить в магазине на Кировской выставленный в окне корабль? Так почти такие Володя без всякого клада сам умел строить.

— Нам и без клада до войны хорошо было, — сказал Жора. — Жили себе — лучше не надо! Мне уж папа фотоаппарат обещал…

— Конечно, — сказал Вова Лазарев, — это у них за границей, в Америке, нужны всякие эти сокровицы.

— Как, как ты сказал?

— Ну, сокровицы…

— Не сокровицы, а сокровища, — поправил его Ваня Гриценко. — Нет, я считаю, сам этот Том Сойер — парень, в общем-то, был хороший, смелый. Только целоваться любил чуть что… А так он потом этот клад со своим товарищем честно пополам разделил в конце книги. А тот был совсем бедный, почти беспризорник. Ему и учиться было не на что. Ведь у них там, за границей, без денег и учиться нельзя.

— Ясно. У них же капиталисты, — солидно заметил Толя Ковалев. — У них там как? — продолжал он убежденно. — У них там — я читал в одной книжке, название только забыл — каждый хочет для себя побольше набрать и друг у дружки отнимают. А у нас же самое главное — это все общее.

— Потому что у нас скоро будет уже совсем коммунизм.

Это сказал Володя, и все повернулись к нему. А Вова Лазарев сперва повторил тихонько про себя: «Коммунизм», — а потом решился спросить:

— А вот как это, Володя, будет, что — коммунизм? Володя, подумав, твердо ответил:

— Коммунизм когда станет, так все у всех будет. «Все у всех!» — повторили про себя младшие пионеры.

— Да, — продолжал Володя, — это значит: каждый будет работать как может, на что он способный, а ему всего дадут, сколько ему нужно. Отказа ни в чем не будет. Всего будет достаточно, потому что техника везде пойдет! И люди станут все развиваться, сделаются могучими и всю природу покорят! Только тут еще дела хватит, папа говорит. Так сразу, легко, конечно, не выйдет. Тут надо еще всем будет потрудиться. И следить, чтоб не разорял никто!.. Я про это книжку читал…

— Володя, а скоро будет коммунизм?

— Да он бы уж, наверное, у нас совсем скоро стал, только война вот… фашисты против. Неохота им, чтоб у нас коммунизм был.

— Я тогда знаю, на что бы клад отдал! — воскликнул вдруг Толя. — В фонд обороны СССР! Чтобы на тот клад танк сделали и назвали от нашего имени «Юный партизан».

И все замолчали, задумавшись. Где-то далеко, должно быть в крайней штольне верхнего горизонта, заглушенно зарокотал обвал.

— Это в секторе «Киев», — прислушавшись, уверенно пояснил Володя и почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо.

Он поднял голову — к нему склонился Корнилов. Политрук уже давно стоял тут, неслышно подойдя по мягкой пыли ракушечника, никем не замеченный в тени. Он слышал конец разговора, но не хотел вмешиваться. Глаза у него странно блестели, и, посмотрев на политрука, Володя понял, он все слышал.

— Ничего, пионеры, — сказал Корнилов, — все будет хорошо. Самый дорогой на свете клад, самое драгоценное сокровище мы еще вместе с самим товарищем Лениным Владимиром Ильичом в 1917 году отвоевали. Это наша свобода, та жизнь, к которой мы с вами уже привыкли. Мы этот клад сейчас с собой под землю укрыли, чтоб фашисту не отдать, и этот клад в верных руках: его с нами по ленинскому завету партия бережет. — А потом Корнилов негромко сказал: — Володя Дубинин, Ваня Гриценко, пройдите в штаб. Вас командир вызывает.