Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин

Зато Агнешка! Хоть и девчонка, а гляди, соображает. Да еще как! Разглядела его насквозь. Он сам о себе столько не знал. Если бы она при нем все это сказала, он решил бы, что она просто подлиза… А так… Как это она сказала? «Парень практичный». Интересно, как это понимать? Ну, наверно, все-таки практичный лучше, чем непрактичный. Все равно как практичный материал, практичная вещь?

А сама-то Агнешка! Ничего не скажешь — здорово изменилась. Сперва-то, как только сюда приехала, совсем другая была. А теперь поумнела. О! Еще как поумнела!

Михал осторожно, потихоньку вылезает из укрытия. Теперь уж никто сюда не заглянет. Он снимает башмаки и забирается на кровать под одеяло. Ему хочется еще поспать…

Когда он снова просыпается — на этот раз без посторонней помощи, — во всей квартире царит мертвая тишина. Тепло, солнце пригревает сквозь открытое окно, и Михал, разнеженный, выбирается из постели.

Два часа дня. Все наверняка давно уже ушли, но Михал на всякий случай подходит к окну и осторожно выглядывает. Балкон у Шафранцев закрыт — верный признак, что их нет дома. У медсестры окно закрыто на задвижку — значит, и она ушла куда-то. Даже голубей не видно: полетели на речку или спрятались от солнца.

Не слышно обычного шума автобусов и грохота трамваев при въезде в туннель — праздник…

Дает знать о себе голод. Михал идет на кухню, чтобы поставить на плиту чайник.

В ванной он случайно заглядывает в зеркало и с удивлением смотрит на себя: неужели это он?…

Выкупавшись, причесавшись, переодев рубашку, он почувствовал себя значительно лучше. Сел завтракать. Домашняя колбаса, как всегда, у мамы получилась вкусной… «Здоровый кусок прислала… Наверно, отчим не видел. А может, видел? Может, на все был согласен, только бы не встречаться с Михалом?…

Но мама?… «Останься на праздники у дяди»…

Вот так праздники, нечего сказать. Интересно, есть ли еще кто-нибудь, у кого такие же праздники? Один, как перст… Эх, лучше уж об этом не думать. Сжать кулаки и ни на кого не рассчитывать, кроме себя. Маме, когда приедет через две недели, тоже ни слова. Да, конечно, ему здесь было очень весело! Он решил остаться у дяди насовсем, и точка. Надо будет ни на минуту не оставлять маму одну: при нем ни Петровская, ни пани Анеля не станут ничего рассказывать. А маме и в голову не придет, что он на праздники оставался здесь один, совсем один…

Предаваясь этим горьким размышлениям, Михал бродит по квартире. Заглядывает за занавеску к Шафранцам и замечает на комоде тарелку с крашеными яйцами. У Петровских стол покрыт белой скатертью, а посередине — праздничный пирог. В комнате учительницы ничего достойного внимания, только балконная дверь распахнута: видимо, Агнешка забыла закрыть…

Михал останавливается возле двери. На балкон он не выйдет: кто-нибудь из соседей, возвращаясь домой, может заметить его издали. Прохожих мало, хотя день чудесный. Все, наверно, сидят за столами. Угощаются, закусывают.

— Вот тебе и праздники! — с горечью произносит Михал и даже вздрагивает от испуга: из-за стола вскакивает не менее перепуганная Агнешка, с грохотом опрокидывая низенькую табуретку, на которой она сидела.

— Ну и перепугал ты меня! — Она уже смеется. — А я думала, что дома никого нет.

— Я тоже думал, — смущенно оправдывается Михал. — Я зашел сюда посмотреть на улицу.

— Ага, отсюда видно часть набережной. Иди на балкон. Кстати, Михал, может, ты мне что-нибудь посоветуешь? Посмотри — вся ограда на балконе ржавая, противная: как бы ее очистить, а?

— Очистить? — задумывается Михал. — Можно оттереть наждачной бумагой, но это долго. Да и зачем? Все равно скоро переезжать.

— Конечно. Но все лето мы наверняка еще здесь проживем. А пока герань вырастет и хоть чуточку прикроет решетку — противно смотреть.

— Под черной лестницей стоит ведро с краской, которой медсестра комнату красила… Можно покрасить балкон, вот ржавчины и не будет видно.

— Идея! — радостно восклицает Агнешка. — Весь балкон сразу посветлеет, станет желтенький! А вдруг эта краска еще нужна? Надо будет спросить. А ты есть не хочешь? Мне мать Витека дала целое блюдо пирогов. Вот, ешь, пожалуйста!

Агнешка говорит и угощает так искренне и непосредственно, что Михал не заставляет себя упрашивать. Но сначала он уходит на минуту к себе и тут же возвращается, неся тарелку с нарезанной колбасой.

— Попробуй, домашняя крупянка. Мировая. А Петровские тебя с собой не взяли? — спрашивает он, помолчав. — Или ты сама не пошла?

— Мне не хотелось идти. Что там делать? У них все свои, а я одна чужая. Дома лучше. Почитала, с балкона посмотрела. Погода — красота!..

— И тебе… не скучно? — Михал хотел сказать: «тебе не грустно», но выговорилось по-другому.

— Ни чуточки. Я люблю быть одна… Лучше быть одной, чем сознавать, что мешаешь…

— Факт, — согласился Михал, но тут же взглянул на нее подозрительно.

— Я… говорю о себе, — спохватилась Агнешка и даже покраснела от растерянности. — Знаешь, когда я жила там, в Жешове, они не очень-то со мной церемонились.

— Ты же у родных жила?

— У родных, но…

— Родителей у тебя давно нет? — отважился спросить Михал.

— Мамы я совсем не помню, знаю ее только по фотографии. Меня воспитывала бабушка. Несколько лет назад она умерла. Я была уже большая, и мы хорошо жили… А потом папа…

— Женился?

— Нет… не женился…

Агнешка умолкает, Михал не решается спрашивать. Опущенные длинные ресницы отбрасывают тень на побледневшее лицо девочки. Она кусает губы и мужественно борется с охватившим ее волнением. Потом негромко и сдержанно начинает рассказывать…

Обхватив руками колени и опершись о них подбородком, Агнешка рассказывает присевшему рядом Михалу о тяжких и горьких днях, с которыми успела столкнуть ее жизнь.

Короткие, отрывистые фразы. Скупые слова. А Михал, тот самый Михал, о котором все совсем недавно еще говорили, что у него нет ни воображения, ни души, этот Михал все понимает чуть ли не с полуслова, на лету ловит каждую недомолвку.

— Я осталась одна… им было на меня наплевать. Я их ненавидела. Всех… Хорошо, что меня забрала тетя…

Она умолкает и долго не произносит ни слова.

— Как-то ты сказал мне: «Ты у тетки вместо прислуги». Сначала мне стало так обидно, а потом я подумала: «Ну и что? Пусть что хотят, то и думают. А если бы я не могла хоть как-то отблагодарить тетю, мне было бы, пожалуй, еще хуже».

— Я хочу сам зарабатывать. — Михал вздыхает. Он прекрасно понимает Агнешку. — И ты тоже говорила об этом, помнишь?

— Да. С нового года я хочу давать уроки. Наш учитель обещал помочь мне найти учеников. Ты тоже мог бы по математике…

— Нет. Это не по мне. Учить надо уметь. Я лучше поищу что-нибудь другое. Какую-нибудь физическую работу, где нужна сила. Я все умею делать.