Марк Ефетов - Валдайские колокольцы

Галочка стояла посредине комнаты, то поворачиваясь к ящику, из которого торчала большая голова и поблескивали глаза Машки, то переводя взгляд на Славку, серьезного и озабоченного. Он увязывал корзину с Мишкой и всей своей фигурой и выражением лица говорил: «Мне сейчас не до глупостей».

Галя вытащила нитку из платья, видимо совсем нового, сегодня впервые надетого, и сказала:

— Избалуешь? Ты, Славка, не бойся. Я Машке буду как мама. Пусть не родная, а все равно мама. Ей от этого знаешь как хорошо будет.

Она помолчала и провела по платью рукой: не то себя погладила, не то платье разгладила и повторила:

— Да, ей со мной хорошо будет. Хорошо! Машка послушная, не избалуется. Она меня любит.

— А! — махнул рукой Славка.

И я почувствовал, что у него чуть было не выскочило любимое словечко: «Бузня». Но, посмотрев на меня, он грозно сказал, нагнувшись к корзинке:

— Сидеть, Михаил! Слышишь? Смотри у меня!

Да, с медвежонком Слава был строг, очень строг. Я раньше никогда не слышал у Славика такого начальнического голоса.

За минуту до нашего отъезда зазвонил телефон. Это был Яков Павлович, который сказал:

— Счастливый вам путь. Не обижайтесь — провожать не приеду. Задерживаюсь в колхозе. У вас там все в порядке?

У нас все было в порядке. Корзина с Мишкой покоилась у Славки на коленях. Мишка спал.

Немного обидно мне было, что не повидался на прощание с Федотовым. Такой уж он был человек, что от встречи с ним у меня оставалось чувство, словно кто приласкал меня и обогрел. Ведь бывало, что мы почти и не говорили, а, поди ж ты, если до того был я обеспокоенный или усталый, после общения с Яковом Павловичем наступало спокойствие и радость.

Да, жаль, не свиделись на прощанье! Что делать!.. Такой уж он человек, что не делит свою жизнь на две части: это для меня, а это для других. У таких, как Федотов, жизнь одна, неделимая, и вся она — для счастья людей. Ведь, наверное же, и ему хотелось увидеться со мной и Славкой на прощанье…

Последние минуты на Валдае. Укатанная, точно отполированная дорога блестит на солнце так, что больно глазам. Розовый дым из труб стоит торчком прямо в голубое небо.

Вот и развилка на шоссе, а за ней в ельнике стоит великан-медведь из камня.

Прощай, Валдай!

Москва. На шоссе все больше и больше машин. Люди перебегают дорогу. Надо снижать скорость.

Мишка высунул мордочку из корзинки. Лезет к окну. Срывается и снова лезет.

Славка покрикивает:

— Сиди смирно! Не бунтуй!

А потом говорит примирительно:

— Ну хорошо, смотри. Это, Михаил, Химкинский речной вокзал. Понятно? Понятно! А это развилка — Волоколамское шоссе. Понял? Ну и хорошо! Теперь Ленинградский проспект… Сидеть, Михаил! Я кому сказал?…

Трудная жизнь пошла у меня дома, в Москве. Нет, я не жалуюсь, а говорю все по правде, как было. Мы со Славкой живем в одном подъезде, он на втором этаже, я на шестом. В первый день нашего возвращения из Валдая он то и дело бегал ко мне (вернее, к Мишке), а то брал Мишку вместе с корзинкой и уносил к себе. Ну, ясное дело, у него перебывали все дружки-приятели со двора. Славка показывал Мишку, говоря обычно: «Не трогай, укусит», хотя знал, конечно, что Мишка не кусается, несмотря на то что клыки у него выросли немалые и он даже любил ими попугать.

Рассказывал Славка ребятам со двора и про охоту на медведя. Как они с Юриком только отъехали, а в это время — бах! бах! — стрельба, и медведицу убили, такую здоровенную, как если представить себе автобус, ставший на дыбы, только мохнатый.

А спустя несколько дней выяснилось, что Мишка, хотя с виду существо безобидное, здорово мешает Славе учиться и, как сказала мама, Нина Васильевна, дезорганизует всю жизнь мальчика.

Что ж, Славина мама была, пожалуй, права.

Я ее встретил как-то на лестнице, она мне и говорит:

— До этой поездки не знала я, что сын у меня хвастун.

— А сейчас? — спросил я.

— Знаю. Точно знаю. Как тот охотник из татарской сказки. Слыхали?

— Нет, не слыхал.

— Тот охотник рассказывал, как встретил на краю пропасти огромного зверя, подкрался к нему и начисто остриг когти.

— Почему же когти? — спросил я.

— А потому, — сказала Славина мама, — что голову зверю кто-то раньше отрубил. Так и мой Слава: на охоте не был, а про охоту всем рассказывает. Нет, хватит! Теперь пусть занимается уроками, а Мишку выкинет из головы.

И вот Мишка остался полностью на моем попечении. Вообще-то я человек не одинокий: у меня есть жена и дочка. Но они с утра уходят на службу, а я работаю — пишу книги — дома. И пошла у нас такая жизнь. В семь часов утра Мишка просыпался и подавал голос с точностью хорошо отрегулированного будильника. Да, права была Юрина бабушка, когда называла медвежат колокольцами. Прервать этот громкий «колоколец» было немыслимо.

«Ыр-ры… ыр-ры… ыр-ры!» — неслось по всему дому.

Жена и дочка в это время поднимались и кормили медвежонка из соски.

Исключением были воскресенья. В этот день утром первый раз кормил Мишку я. Однако и в воскресенье медвежонок ни за что не хотел лишать себя общества моей дочери и обычно рано утром принимался рычать у ее двери до тех пор, пока ему не открывали.

Моя дочь очень любит по воскресеньям поспать. Думаю, что в этом она не оригинальна. И она очень сердится, если ей в этом мешают. Но Мишке разрешалось все. Когда его впускали в комнату, он рычал у ножки ее кровати и требовал, чтобы его взяли на одеяло. Дочка при этом ни капельки не сердилась на него за то, что он ее разбудил и что он продолжает быть назойливым. Напротив, она разрешала ему бегать по своей постели, забираться лапами на подушку, барахтаться и кувыркаться, как только он захочет.

В будние дни Мишка, накормленный моей женой и дочкой, снова засыпал, а они убегали на работу. Но стоило жене и дочке захлопнуть дверь, как Мишка окончательно просыпался и начинал громко требовать, чтобы его выпустили из корзинки. Да, я забыл сказать, что медвежонок за это время научился ходить. Сначала на полу ему было скользковато — не лесная подстилка все-таки, — а потом он привык и бегал во всю прыть. Ну как было не выпустить его из корзинки — живое ведь существо, порезвиться хочет.

А развлекался он по-разному. Любил, например, когда я стоял, проскользнуть между ног. До сих пор у меня не прошла привычка, прежде чем сделаю первый шаг, посмотреть под ноги: нет ли там Мишки? Ведь я однажды чуть было на него не наступил. Ему что — отбежал, откатился меховой шарик. А я перепугался. На такого маленького наступить! Страшно подумать, чем бы это могло кончиться. Вообще говоря, Мишка на полу никогда почти не сидел, а разгуливал или бегал. Городская квартира, конечно же, была даже для маленького медведя слишком тесной. Разгуливая, Мишка очень смешно задние ноги выбрасывал. Сделает шаг и будто нарочно приподнимает ногу так, чтобы показать, что нога его на ладошку похожа. А потом так же и другой замшевой пяткой сверкнет. Но и в этом, как во всем остальном, мой Мишка не был особенным. Так, сверкая пятками, ходят все медведи. Они ведь иноходцы. Так лошадей называют, у которых особая походка и особый бег. И мишки, как иноходцы, при ходьбе и беге становятся сразу на обе правые лапы, а потом на обе левые. Вот и получается, что медведи переваливаются из стороны в сторону. Говорят же: медведь косолапый. А поди ж ты: мой Мишка даже маленьким так бегал, что только догони. Катится из комнаты в комнату пушистый шар, и только пятки-ладошки мелькают. Шустрый. Игрун. Куда только он свою большую голову не засовывал! А натворит что — на задние лапы присядет, и куцый его хвост так и трясется.