Эрих Кестнер - Проделки близнецов

— И что же это будет? — спросила она. А он ответил:

— Детская опера!

Итак, по мнению учительниц, Луиза переменилась. А по мнению девочки, здорово переменились Рези и Пеперль. По мнению же отца, переменилась квартира на Ротентурмштрассе. Вот сколько перемен!

И в Мюнхене, конечно, тоже перемен немало. Заметив, что Лоттхен стала менее хозяйственной, чем прежде, менее прилежной, но зато более живой и веселой, мать задумалась, а потом сказала сама себе: «Луизелотта, а ведь ты из покорного маленького существа сделала какую-то домашнюю хозяйку, а не ребенка. Стоило девочке немного побыть со сверстницами, в горах, на озере, как она стала такой, какой и должна была стать — веселой девчонкой, не отягощенной твоими заботами! Ты была чересчур эгоистична, фу! Радуйся, что Лоттхен весела и счастлива! Она разбила тарелку, когда мыла посуду? Подумаешь! Принесла из школы записку: „Внимание, прилежание, аккуратность Вашей дочери Лотты в последнее время оставляют желать много лучшего. Вчера она четыре раза ударила по лицу свою соученицу Анни Хаберзетцер“. Ну и что? Материнский долг — сколько бы ни было с ребенком забот — состоит, прежде всего в том, чтобы ребенок как можно дольше не покидал райскую страну детства!»

Вот так или примерно так выговаривала себе фрау Кернер, и в один прекрасный день выложила все это классной руководительнице Лотты, фройляйн Линнекогель:

— Мой ребенок, — заявила фрау Кернер, — должен быть ребенком, а не маленьким слепком взрослого человека. По мне, пусть лучше она будет веселой буйной шалуньей, нежели примерной первой ученицей.

— Но прежде Лотта прекрасно умела все это совмещать, — возразила слегка задетая фройляйн Линнекогель.

— Я не знаю, почему она изменилась. Но работающие женщины вообще слишком мало знают о своих детях. Каким-то образом эти перемены связаны с летними каникулами. Но одно я вижу и знаю: теперь все это совмещать она уже не может! И прекрасно!

Фройляйн Линнекогель энергично поправила сползшие с носа очки.

— Увы, у меня как учительницы и воспитательницы вашей дочери, совсем иные цели. Я должна, и я попытаюсь восстановить у вашего ребенка душевную гармонию!

— Вы и вправду считаете, что некоторое невнимание на уроках и несколько клякс в тетради…

— Хороший пример, фрау Кернер! Тетрадь! Именно Лоттин почерк и свидетельствует об утрате душевного равновесия. Но оставим почерк! Вы полагаете нормальным то, что Лотта с недавних пор бьет своих одноклассниц?

— Одноклассниц? — Фрау Кернер голосом выделила окончание. — Насколько мне известно, она побила только Анни Хаберзетцер!

— Только?

— И эта Анни Хаберзетцер вполне заслужила оплеухи! Кто-то же должен был ее проучить!

— Но фрау Кернер!

— Эта прожорливая дылда вымещает свою злость на самых слабых девочках в классе, и вам не пристало брать ее под защиту.

— Что вы говорите, в самом деле? Я ничего об этом не знала.

— Тогда спросите хотя бы бедную маленькую Ильзу Мерк! Может, она вам кое-что расскажет!

— А почему же Лотта мне и словом об этом не обмолвилась, когда я ее наказала?

И фрау Кернер ответила, гордо вскинув голову:

— Вероятно, для разговора с вами ей не хватило душевного равновесия! — выпалила она и побежала к себе в издательство. Чтобы не опоздать, ей пришлось ловить такси. Две марки и тридцать пфеннигов! Плакали ее денежки!

Утром в субботу мама уложила рюкзак и сказала:

— Надень ботинки на толстой подошве. Мы едем в Гармиш и вернемся только завтра вечером!

Луиза спросила с некоторым испугом:

— Мама, а это не слишком дорого?

У фрау Кернер немножко екнуло сердце. Потом она засмеялась.

— Если не хватит денег, я тебя продам где-нибудь по пути.

Девочка в упоении закружилась на месте.

— Вот здорово! А когда ты получишь деньги, я от этих людей убегу! Так что, если ты продашь меня раза три-четыре, у нас будет столько денег, что ты целый месяц сможешь не работать!

— Ты так дорого стоишь?

— Три тысячи марок и одиннадцать пфеннигов! Я возьму с собой губную гармошку!

Что это были за дни — как малина со взбитыми сливками! Из Гармиша они пешком, через Грайнау, отправились к Баадерзее. Потом к Эйбзее. С громким пением под губную гармошку. Они спускались с горы по лесистому склону. Напролом! По дороге находили землянику. И дивные таинственные цветы. Похожие на лилии, царские кудри и лиловую горечавку! И мох с маленькими острыми шишечками. И крохотные альпийские фиалки, которые пахнут так сладко, что просто уму непостижимо!

К вечеру они пришли в деревню под названием Гриз. Там они сняли комнату с одной кроватью. Плотно поужинав взятыми из дому припасами, они улеглись спать в одной постели! А за окошком в лугах сверчки играли на скрипках легкую ночную мелодию!..

Утром в воскресенье они снова пустились в путь. В Эрвальд. И Лермооз. Вершина Цугшпитце сверкала серебристой белизной. Из церкви выходили празднично одетые крестьяне. На деревенской улице стояли коровы, словно решили немного поболтать.

Дальше надо было преодолеть горный перевал. Ох, пришлось им и покарабкаться и страху натерпеться! Черт бы его побрал! Потом на лугу, неподалеку от конского выгона, среди миллионов полевых цветов они перекусили крутыми яйцами и бутербродами с сыром. А на десерт немного поспали в траве.

Они спускались к Эйбзее среди зарослей малины и порхающих мотыльков. Коровьи колокольцы возвещали приближение вечера. Вершина Цугшпитце вонзалась в небо. Озеро крохотной каплей лежало на дне долины.

— Как будто Господь туда просто плюнул, — задумчиво проговорила Луиза.

Конечно же, они искупались в озере. А потом на террасе гостиницы мама заказала кофе с пирожными. И уже пора было возвращаться в Гармиш.

Довольные и загоревшие, они сели в поезд. Симпатичный господин, сидевший напротив них, ни за что не хотел верить, что молоденькая девушка рядом с Луизой — ее мать и к тому же работающая женщина.

Дома они повалились в постель как подкошенные. Последними словами Луизы были:

— Мамочка, мне было так хорошо, лучше просто не бывает!

Мама еще долго лежала без сна. Сколько времени упущено, как долго она лишала свою девочку такого легко достижимого счастья! Ну ничего! Еще не поздно! Все еще можно наверстать.

Наконец, фрау Кернер заснула. На лице ее играла улыбка. Точно легкий ветерок на Эйбзее. Ребенок переменился. А теперь начинала меняться и мама.

У господина Гавеле слишком маленькие окна — Визит на Кэрнтнерринг — Дипломатические переговоры — Отцы должны быть строгими — Песня в тональности до-минор — Брачные планы — Кобленцалее 43 — Фройляйн Герлах вся внимание — Надворный советник Штробль по-настоящему взволнован — Капельмейстер гладит куклу