Кристине Нёстлингер - Мыслитель действует

Неделя прошла нормально: нормальные школьные дни, заполненные нормальными школьными делами. Они писали контрольную по математике. Мыслитель, как всегда, решил за Лилибет все четыре примера, да еще умудрился передать по записочке Тузу пик и Сэру с двумя решенными примерами для каждого. Завхоз поставил на умывальнике новый кран. Ребята, болевшие гриппом, один за другим выздоровели и снова ходили в школу. А во время всех перемен ученики 3-го «Д» бродили между партами и бормотали такие прекрасные строки, как: «Тут старец ударил по струнам, и звонко вскричали они!» Или: «И облик его был ужасен, и гневом пылали глаза, уста изрыгали проклятья, и в кровь окунал он перо».

Дело в том, что по-немецкому они проходили поэта Уланда, и им задали выучить наизусть балладу «Проклятие певца», а в ней было – даже подумать страшно! – шестнадцать огромных строф, и запомнить их не было никакой возможности. Поэтому весь 3-й «Д» зубрил, блуждая на переменках по классу, и лбы у всех были изборождены вертикальными и горизонтальными морщинами не хуже, чем у учительницы латыни. Особенно тяжело давалась эта зубрежка Сэру. Он и всегда-то с трудом учил что-либо наизусть, а такие строчки, как «Юноша трепетный дух испустил...», он решительно не был в состоянии запомнить.

– Дух испустил... Дух испустил... – стонал обессиленный Сэр. – Будь оно проклято... дух испустил... Нет, я вобью себе в извилины эти чертовы слова!

Но минуту спустя ему снова приходилось раскрывать «Книгу для чтения» и снова глядеть, каким странным сочетанием слов господин Уланд обозначил такую простую вещь, как смерть.

Так прошла неделя. А в понедельник, на четвертой перемене, перед уроком литературы, когда должны были спрашивать «Проклятие певца», случилось новое происшествие. Сэр как раз восседал по-турецки на учительском столике и декламировал: «Мною проклятый убийца, ты от песни трепещи! Знай, что дерзкий ратный подвиг блекнет пред певцом венца!..»

Лилибет стояла рядом с ним, мотала головой и исправляла:

– Нет, Сэр, надо так: «...блекнет пред венцом певца».

– А мне что в лоб, что по лбу, – огрызался Сэр и ерошил одной рукой свои черные локоны, а другой в отчаянии тер свой исключительно красивый нос. – Никакого смысла во всей этой галиматье я не вижу... До лампочки мне все это!

Лилибет только собралась было сказать ему в ответ, что тот, кого учительница немецкого все время ставит другим в пример за образцовое владение родным языком, мог бы и понять такую простейшую строчку, но тут вдруг Мартина Мадер завопила не своим голосом:

– Не может быть!.. Этого просто не может быть!

Она стояла возле своей парты и сжимала в руке маленькую синюю коробочку. Коробочка была пуста, и Мартина глядела в нее безумными глазами. В этой коробочке хранились «молочные деньги». Каждый понедельник, по утрам, еще до восьмичасового звонка, Мартина собирала у всех, кто хотел во время большой перемены пить в школьном буфете молоко, деньги и клала их в эту маленькую синюю коробочку, с тем чтобы после уроков отнести ее завхозу. Сегодня все, кто пьет молоко, уже отдали ей деньги. Все, кроме Сэра. Она как раз вспомнила об этом и взяла с парты коробочку, ожидая, что в руке у нее окажется что-то тяжелое – как-никак там с четверть кило мелочи, – но вместо этого схватила легчайший предмет весом в десять граммов, не больше. Коробка была пустой.

– Все «молочные деньги» пропали! – крикнула Мартина.

Мечущиеся по классу «балладозубрилы» разом остановились. «Проклятие певца» застряло у них в глотке, и они уставились на синенькую коробку тем же неподвижным взглядом, что прежде Мартина. А Мартина уже обводила глазами класс, ища Ферди Бергера. Ферди стоял у мусорной корзины, держа в одной руке «Книгу для чтения» и полуочищенный апельсин, а в другой – апельсиновые корки.

– Ферди, – крикнула ему Мартина, – может, это твоя очередная дурацкая шутка?

Ферди Бергер был в 3-м «Д» присяжным остряком и поэтому его кошмаром. То он принимался рассказывать нескончаемый анекдот, причем почему-то всегда с конца, сразу выдавая его соль, чтобы осведомиться, не знают ли его ребята. Когда же ему отвечали, что знают еще с детского сада, он приходил в восторг и все равно тут же начинал его рассказывать, но на этот раз уже с начала. То он вдруг выкидывал какие-то дурацкие штучки, которые считал невероятно смешными. Намазывал, например, клеем стул Михи Ханака, или перепутывал все тапочки в спортивных сумках, или засовывал Лилибет дождевого червя в пакет с бутербродами, или угощал всех солеными конфетами, или зашивал рукава в куртках. Кроме самого Ферди, никто в классе не смеялся над его длинными идиотскими анекдотами и нелепыми выходками, но Ферди это не смущало, каждый день он приходил с чем-нибудь новым.

– Слушай, ты! – сказала Мартина, грозно надвигаясь на Ферди. – Если шутки ради ты спер у меня «молочные деньги», то немедленно выкладывай их, не то я тебя так стукну, что забудешь, как тебя зовут. И чтобы эта угроза не показалась Ферди пустыми словами, она подняла правую руку и стала в боевую позицию. От страха Ферди выронил апельсиновую кожуру и даже стал заикаться:

– К-клянусь, не б-брал я твоих «м-молочных д-денег»... Честно!

– Честно?

Правая рука Мартины замерла в боевом замахе.

– Честное слово, Мартина, – заверил ее Ферди. – Клянусь тебе. Это была бы очень глупая шутка.

– Когда он спрятал мои тапочки, – закричала Сюзи Кратохвил, – он тоже клялся, что это не он! А оказалось, он!

Сюзи была маленькой толстушкой с копной завитых в мелкие колечки волос цвета золотых рыбок, чем, к слову сказать, очень гордилась. С Ферди она враждовала уже больше десяти лет. Первая их ссора произошла на детской площадке, когда Сюзи швырнула ему в глаза полные пригоршни песка. В дальнейшем, в начальной школе, Ферди укусил Сюзи в руку, а совсем недавно между ними разыгралась настоящая битва из-за этих злосчастных спортивных тапочек. Вот какой длинной была цепь враждебных действий между ними.

– Спрятать тапочки и украсть «молочные деньги», – защищался Ферди, – это разные вещи! С деньгами шутки плохи, я их никогда не трогаю, я не такой.

Мартина опустила свою правую руку. Она не сомневалась, что Ферди сказал правду. И не потому, что считала его особо честным мальчиком, а потому что, она это точно знала, когда Ферди врет, он всегда смотрит в сторону и вдобавок глупо ухмыляется. Теперь же он серьезно глядел ей прямо в глаза.

Сэр слез с учительского столика и вместе с Лилибет подошел к мусорной корзинке, возле которой стояли Ферди и Мартина. Вокруг них уже толпились ребята.