Мария Парр - Вафельное сердце

— Давай, дед, — крикнул я. — Гони!

И дед погнал. Я наконец-то понял, почему мама не разрешает ему возить нас в ящике мопеда. Когда он запрыгал по кочкам под горку, даже у Лены стало испуганное выражение лица. Мы ехали так быстро и нас так ужасно трясло, что я три раза прикусил язык. И все-таки мы опоздали.

— Давай же! Паром отошел! — завопил я.

— Сейчас же поворачивай обратно, дурацкий паром! — подхватила Лена.

Мы выпрыгнули из ящика и стали отчаянно махать руками.

Капитан заметил нас и увидел, наверно, что дед тоже немного махал, потому что он вернул паром к причалу. Паром пришвартовался со стуком, и матрос Биргер впустил нас на борт. У папы был перерыв на обед, так что его нигде не было видно.

— Если можно, не говори пока папе, что мы на борту, — попросил я матроса Биргера.

— Почему? — спросил он.

— Это немножко секрет, — ответила Лена. — У него сегодня день рождения.

Матрос Биргер посмотрел на деда, тот кивнул авторитетно.

— Да, вы уж поласковей сегодня с моим мальчиком, ему исполняется сорок четыре, — и дед так хлопнул Биргера по спине, что билетная сумка звякнула всеми замками.

Я смотрел на деда и Лену в ужасе. У папы не было сегодня дня рождения!

— Дружище Трилле, знаешь, приврать иногда даже полезно, — сказал дед. — И папе только лучше: возможно, Биргер спроворит ему и торт, и подарок.

По-моему, никогда еще дорога до города не занимала столько времени. Я торчал у борта, но мы не приближались ни на сантиметр, по-моему. Зато Юнова кляча с каждой секундой все ближе подъезжала к воротам бойни.

— Мы никогда не доедем, — сказал я. — Вот так бы прыгнул за борт и поплыл.

— Пока ты будешь болтаться посреди фьорда без жилета, мы точно опоздаем, — фыркнула Лена.

Дед смотрел на часы.

Когда мы наконец причалили в городе, дед еще удвоил скорость против прежнего, но нас с Леной он закрыл одеялом, чтобы никто нас не увидел, и прежде всего полиция. Я лежал и думал, сколько всего строго-настрого запрещенного мы сегодня сделали: прогуляли уроки, наврали матросу Биргеру, без разрешения организовали дом для престарелых лошадей и носимся в ящике мопеда и по Холмам, и по городу. Ужас! Но тут у меня перед глазами встала Юнова кляча. Боженька, милый, сделай так, чтоб мы успели!

— Ждите меня здесь, — строго сказал дед.

Он ушел внутрь в своем комбинезоне и деревянных башмаках, а мы с Леной остались посреди огромной парковки. Так вот куда мы посылаем овец по осени, тяжело думал я, и у меня неприятно сводило живот. Туда, где мы стояли, не доносилось ни звука.

— Наверно, ее уже превратили в конскую колбасу, — мрачно сказала Лена. — Сейчас перец добавляют.

— Помолчи! — рассердился я.

— Ведь Юнова кляча приехала сюда на целый час раньше нас. Наверняка ее уже нет в живых. И чего дед там торчит? Боится выйти и сказать мне это?

Я старался не плакать, но слезы текли все равно. Лена делала вид, что не замечает этого, и ковыряла ботинком асфальт.

Но в конце концов дверь открылась, и вышел дед — без Юновой клячи.

— Нет! — закричал я.

— Успокойся, дружище Трилле, я не мог вывести ее через дирекцию, пойдем заберем ее с другого входа.

Так что мы все-таки успели, хотя и в последнюю секунду, признался потом дед. И вот я внезапно обзавелся собственной лошадью и стою с ней посреди огромной парковки. Господи, каким же счастливым можно иногда быть!

Мы прошли через весь город процессией в таком составе: впереди дед на мопеде, потом я с лошадью на веревке и замыкающей — Лена, громогласно извещавшая нас каждый раз, как Юнова кляча примерялась сделать свои дела. Но свершилось это только на причале. Мы пристроились за черным «Мерседесом»: сначала Дед на мопеде, потом я с лошадью и наконец Лена.

— Она такую гору навалила — ни проехать, ни пройти! — восторженно закричала Лена.

Пассажиры смотрели на нас с недоумением, и я радовался, что у меня такая смирная и разумная лошадь, которая тихо стоит в общей очереди, не привлекая к себе лишнего внимания.

Но без лишнего внимания все же не обошлось, потому что обеденный перерыв у папы как раз закончился. Он стоял у входа, когда паром причаливал. Увидев нас, он разинул рот так широко, что я разглядел зубы мудрости. Он был так потрясен, что забыл дать знак «Мерседесу» и другим машинам заезжать на борт. Но они поехали без его сигнала, и мы двинулись со всеми вместе, постепенно приближаясь к папе, который стоял посреди машинной палубы, а из кармана у него торчала бумажная именинная корона. Сначала мимо него прошуршал «Мерседес», потом чихающий мопед деда, потом мы с моей клячей тихо ступили на борт, причем я даже не поднял на папу глаз, и последней вошла Лена с неясной улыбкой. Она любит разные заварухи.

Чтобы собраться с мыслями, папа сначала взял деньги за проезд с «Мерседеса». Потом подошел к деду на мопеде. Папа был красного цвета и собирался, похоже, произнести небольшую речь. Но дед слез с мопеда, вытащил бумажник и сказал:

— Один пенсионер, два ребенка и одна лошадь, пожалуйста.

— И поздравляем с днем рождения! — добавила Лена.

В этот вечер папа сказал, что мы его доведем когда-нибудь, и тогда ему придется досрочно выходить на пенсию. И ничего страшного, успокоила его Лена, мы всегда примем его в наш дом престарелых. Хотя он прежде всего для лошадей, конечно.

Завести себе лошадь — это не просто взять и завести, сказала мама, хотя именно так я и сделал. И она, и папа сердились ужасно. Если бы не дед, думаю, пришлось бы нам эту Юнову клячу вернуть. А так обошлось, дед все устроил. И хотя родители не подавали виду, я заметил, вскоре они тоже стали думать, что в старой конюшне стоит очень хорошая и приятная лошадь.

Жизнь вошла в обычное русло. Приближался март, я привык к тому, что у меня есть лошадь. И что Лена на месте. В выходные она часто уезжала в город, к своей маме, а та приезжала то и дело к нам на ужин. А я почти каждый день думал о том, какое это счастье, что Лена не уехала. Как приятно, что можно больше не киснуть и не чувствовать себя одиноким.

И очень-очень долго все в Щепки-Матильды шло как положено. После той истории с Юно-вой клячей мы с Леной несколько недель вели себя как два ангела.

— Я что-то беспокоюсь, — сказал раз за обе дом папа. — Такая тишина и порядок в Щепки-Матильды — это аномалия.

Я не уверен, конечно, но думаю, что из-за этих его слов Лену, пока мы убирали со стола после обеда, посетила блестящая идея. Внезапно она застыла на месте, посмотрела на наше радио и сказала:

— Трилле, надо его закопать!

— Закопать радио?

— Ну да. Помнишь, как баба-тетя рассказывала? Мы закопаем его за сараем и будем играть, что сейчас война.

Очень приятно играть в то, о чем рассказывала баба-тетя. У себя на небе она наверняка сейчас радуется за нас. И в то же время это все такое совсем запрещенное, что даже щекотно по всему телу. Но это-то и здорово, сказала Лена. Мы на своей шкуре почувствуем, как жили люди во время войны, а это полезно знать.