Михаил Никулин - В просторном мире

Возвращался из райкома Миша и говорил:

— Секретарь райкома с кем-то спорит. Говорит: «На одного не взваливай. То, — говорит, — что ты думаешь, я должен знать… Но не мешает и тебе знать, что думает район, что думает область… Большевики, — говорит, — должны видеть дальше…» И еще что-то. Так эта стриженая как начнет на машинке: хлоп-хлоп-хлоп, хлоп-хлоп-хлоп! — и все пропало.

Убегая в райком, Гаврик уверял Мишу:

— У меня, Миша, уши чутки, как у совы, и ты надейся — ни слова не пропущу, не горюй!

Но, возвращаясь на скамейку, Гаврик тоже приносил с собой отрывочные, неясные сведения.

— Секретарь райкома выходил на порог. Сердитый. Двое хотели к нему с делом. Посмотрел на них через очки и говорит: «Сами, сами проводите совещание. Захотите о чем спросить — звоните. А я сейчас занят другим, неотложным делом, занят!» — и захлопнул дверь, ну, точь-в-точь как начальник, помнишь, на вокзале?

— А что говорит дед? Ты слыхал?

— Нет, — развел руками Гаврик.

— Знаешь, Гаврик, видать, дела наши не совсем плохи. Он же говорит, что дело большое. Опять же, другим сказал — занят, после!.. На начальника похож?.. А ты помнишь, что про начальника говорил дед? Пошли на Ленинскую!

— Отвечаешь за слова?

— Отвечаю, — сказал Миша, и они неторопливо отправились на Ленинскую, то есть на ту же широкую улицу, на углу которой стоял двухэтажный дом райкома и райисполкома.

В маленьком залике уже никого не было из столующихся. Крупная женщина в белой, туго повязанной косынке, прочитав записку, сказала:

— Представители, вы почти опоздали.

И так же, как на вокзале форточка, — в стене, отделяющей залик от другой комнаты, громко открылось маленькое окошечко. Из него высунулась голова повара, красная, в белом колпаке, с седыми усами.

— От кого записка-то? — спросил повар.

— От самого, — ответила женщина, звеня тарелками и ложками.

— Значит, представители без фальши, а опоздали, должно быть, потому, что сильно занятые, — усмехнулся повар.

— Будем есть или уйдем? — прошептал через стол Гаврик.

— Они так говорят от нечего делать. Будем есть, — сказал Миша, плотнее усаживаясь на стуле. — А смотреть будем не на них, а на улицу.

— Может, невзначай и дед попадется на глаза, — прошептал Гаврик.

Женщина, подавая тарелки с супом, спросила:

— Откуда же, представители, к нам?

— Дальние, — ответил Гаврик.

— Подумайте, какой важный. Со старшими разве так вас в школе учили?

Миша решил исправить положение:

— Мы из-под Самбека. Слыхали? Война там жестокая была. Подчистую все смело. Живем, как кроты, в земле.

— К нам-то, видать, за подмогой?

Миша сказал:

— Не знаю. Мы тут с дедом. Он в райкоме.

Гаврик одобрительно подморгнул. Он был доволен тем, что Миша не стал касаться подробностей, почему и зачем они сюда приехали. Им было не до праздного разговора, и они еще не знали, какую — радостную или печальную — весть сообщит им Иван Никитич.

Женщина вернулась к окошку и о чем-то тихо разговаривала с поваром. Но ребята не прислушивались к их разговору. Они ели, поглядывая в открытую дверь. По улице то и дело пробегали грузовые машины, проезжали подводы то с мешками, то с какими-то обсыпанными серой мукой бочками. От телег и от машин на немощеной широкой улице поднималась кудлатыми столбами пыль и, растекаясь, застилала дома, голубой просвет низкого неба, сиявший в конце ровной, однообразно-серой улицы. Эти секунды для Миши и для Гаврика были самыми тревожными. Из-за непроглядной пыли они могли не укараулить деда… Но вот на улице послышались понукающие крики: «Гей!.. Гей!.. Гей!..»

Еще не было видно ни живой души, ни проезжающих подвод и машин, а пыль уже клубилась и низко текла, как ленивый туман, потревоженный взошедшим солнцем. Из этого серого тумана с хрюканьем вынырнул сначала поросенок, потом с распахнутыми крыльями белый петух.

— Миша, коровы! — вытягиваясь через стол, опасливо прошептал Гаврик.

— Молчи, вижу, — сказал Миша и отложил ложку.

Окутанные завесой пыли, по улице потянулись, то сбиваясь в кучи, то шарахаясь в стороны, самые настоящие коровы — красные, светлорыжие, с хвостами, с рогами и безрогие.

— Миша, красностепные, как у нас на ферме… до войны…

— Гаврик, тише…

— Миша, а симменталовую телочку видал?

— Эту, что со звездочкой?

— Да нет! С черным ремешком на спине!

Миша удивленно передернул плечами: как же он мог не заметить такой телочки?.. Его потянуло к двери, но в присутствии тихо разговаривающих у окошка он стеснялся подняться. Скажут, коров никогда не видали. Гаврик понял и желания и опасения товарища. Он схватил Мишу за рукав и твердо сказал:

— Пошли, а то не увидишь!

— Вы что, коров никогда не видали? — услышали они насмешливый женский голос. — Сказано, дети!

Гаврик предостерегающе толкнул товарища, и Миша понял, что отвечать и оглядываться строго воспрещается, и они пошли туда, куда вместе с облаком пыли двигалось коровье стадо, понукаемое двумя пастухами.

Они шли и разговаривали:

— Миша, а может, это нам?

— Не знаю.

— А если нам?

— Если нам, то куда их гонят?

— Чудной, не загонять же их в хаты. Гонят на какой-нибудь общественный баз.

— Не знаю, — крутил головой осторожный Миша.

— Ты лучше скажи, что ты знаешь?

Течет улицей пыль, течет стадо, слышатся понукающие выкрики пастухов, и ребята идут за этим потоком то молча, то разговаривая.

— Миша, а если нам?.. Пойми, задание мы выполним на все сто… Вот радости будет там!

Мишу покидает осторожность:

— Гаврик, что тогда скажет майор?

И Гаврик закидывает руки за спину.

— Думаю, скажет: «Это наши передовики».

— А что скажет мать?

— «Сынок, я тобой очень довольна!»

— Моя тоже что-нибудь такое скажет и по щеке похлопает… А зачем?

— Взрослые, они так.

Стадо уходит дальше.

— Гаврик, ты чудной: если бы коровы нам, то дед где был бы?

Теперь уже Гаврик, сердясь, говорит:

— Не знаю.

— Он был бы тут, как на часах… И потом, так же скоро нельзя…

— Миша, ну, а если бы он, секретарь райкома, по телефону, по-большевистски…

— Не знаю.

Стадо, выйдя за околицу, уходит от села дальше в степь. Сомнения Миши оправдались, и, останавливаясь, с неловкой усмешкой он говорит Гаврику:

— Коров по телефону не передают. Пошли назад.

Недалеко от столовой Гаврик, насупившись, предупреждает:

— Вон у порога и та и еще одна тетка. Начнут про обед… Скажут: они, как телята, убежали за коровами.

— Держи левей, — шепчет Миша.

Но маленькая женщина, которую ребята видели с веником в руках около порога райкома, помахивая рукой, кричит им:

— Дед! Дед вас по саду ищет!

Прибежав в сад, ребята заметили Ивана Никитича, который стоял среди аллеи с опущенными руками. И, странно, дед никого не искал и, казалось, забыл не только про ребят, но и про все окружающее и, глядя в землю, вытирал глаза ладонью. Увидев ребят, он засуетился и, будто рассердись, что ему помешали думать, сказал: