Юрий Ермолаев - Дом отважных трусишек

Надя распечатала конверт и прочитала: «Дорогая доченька, ненаглядный мой звоночек! Вот уже двадцать семь дней, как я не вижу тебя («Теперь уже тридцать три, ведь письмо шло шесть дней», — отметила про себя Надя) и не увижу ещё долго, так как к вам мне сейчас не выбраться. Очень много дел на Севере, под Архангельском. Там геологическая партия нашего управления обнаружила месторождение алмазов. Сейчас мы определяем мощность месторождения, чтобы узнать, какие потребуются для него бурильные установки. Наверное, эта наша операция закончится позже твоей первой, и мы увидимся уже дома. Пока я на месте и никуда не уеду примерно с месяц. Так что, дочурка, жду от тебя писем со всеми подробностями твоей больничной жизни. Во вторник, четвертого июня, попробую позвонить тебе в больницу в шесть часов вечера по вашему времени. Ведь вы живёте на два часа впереди нас. А у нас в это время будет только четыре. Если тебе ещё не сделали операцию, выйди в вестибюль вашего этажа к телефону, номер которого написала мне мама, и подожди, когда нас соединят. А пока до свидания. Целую тебя, моя любимая доченька, столько раз, сколько километров разделяет нас с тобой. Твой папа».

«Дорогой мой папочка, у тебя просто не хватит времени столько раз поцеловать меня», — подумала Надя. Ведь когда они ехали сюда в поезде, проводница сказала, что от Москвы до города, куда они едут, больше двух тысяч километров.

Тут Надя посмотрела на численник, который висел в палате около двери, и даже вздрогнула: вторник-то ведь сегодня! И до шести часов по местному времени осталось всего два с половиной часа. Как же удачно пришло письмо! Задержись оно хоть до вечера, Надя могла бы уйти во время папиного звонка гулять и не поговорила бы с ним. Но что сказать папе? По междугородному телефону очень трудно говорить. Всё время торопишься, слова путаются, мысли ускользают. Ничего толком не скажешь, а телефонистка уже говорит, чтобы заканчивали разговор. А сегодня Надя даже ничем не могла обрадовать папу. То, что ей должны делать четыре операции, он знал ещё раньше, чем она.

«Нет, ничего я не буду ему говорить, — решила Надя, — просто послушаю его голос. Возьму трубку и услышу: «Здравствуй, дочурка, как самочувствие? Когда будешь шагать в аппаратах?»

И точно, только телефонистка соединила папу с Надей в шесть часов, как он спросил:

— Как дела, дочурка, когда будем соблюдать «строевой» режим?

И вдруг Надя решила: если мама не хочет поддержать меня, может быть, на её стороне будет папа. И она крикнула в трубку:

— Папа! Поговори с мамой, вызови её на почту и поговори! А разговор закажи на десять минут.

— Ого! — ахнул в трубку папа. — Чувствую, что мне нужно уговорить маму что-то купить тебе.

— Совсем нет! — снова закричала Надя. — Но ты обязательно уговори ее. Это очень важно. Не только для меня — для всех больных, для медицины.

— Уговорить нашу маму? Это почти невозможно! — попробовал отшутиться папа, но Надя перебила его и торопливо рассказала обо всем, о чём говорил с ней главный доктор, и ещё о том, что она сама очень хочет этой операции. Даже если будут осложнения и придётся болеть.

— Ну чего ж тут страшного? Ведь те операции, которые главный доктор делает сейчас всем, он тоже делал кому-то первому! — прокричала она в трубку и уже тихо добавила: — Это ведь и ему очень важно…

— Безусловно, — согласился папа. — Я поговорю сначала с главным доктором, а уж потом с мамой. Ты не беспокойся. Я думаю, что мы уладим этот вопрос.

— Папочка, милый! — воскликнула Надя, и их разъединили.

Надя очень расстроилась и рассердилась на телефонистку, но тут же остыла. Ведь она успела сказать все, что важно. Теперь остаётся только ждать и надеяться. А ещё Надя может теперь честно смотреть в глаза главному доктору. И когда встретит его, обязательно спросил:

«Вам звонил папа?»

Вот как всё удачно обернулось. Надя побежала в палату пританцовывая. Конечно, настолько, насколько могла. Села к тумбочке и написала ответ сразу двум одноклассницам:

«Скоро меня будут оперировать, и, может быть, новым методом. Если это произойдёт, то на следующий год я уже буду ходить в школу вместе с вами».

Два дня прошли для Нади в напряженном ожидании. Но сегодня, по её подсчётам, всё должно было решиться. Вчера папа звонил главному доктору, сегодня утром должен был вызвать на почту маму и сегодня же, после тихого часа, мама должна была прийти к ней. Даже если папе, после разговора с главным доктором, не удалось уговорить маму, Наде всё равно будет легче. Вот тогда главный доктор уже не будет думать, что она струсила. И Надя с нетерпением ждала маму. Но ещё до обеда, когда все пять девочек были в палате и играли в докторский обход, по очереди изображая Веронику Ивановну, в коридоре, у самой двери, раздался, как показалось Наде, строгий голос главного доктора:

— Ермакова в палате?

Девочки сразу замерли. Джаннат, которая изображала Веронику Ивановну, даже не успела повесить на место свой температурный лист. Так и осталась с ним в руках.

— Ну, стрекозы, как дела? — спросил их, входя, Кирилл Андреевич и, не дожидаясь ответа, вдруг озорно подмигнул Наде: — А бой мы с тобой, кажется, выигрываем. И не отворачивайся, всегда смотри прямо в глаза.

Надя улыбнулась, и главный доктор провел рукой по её коротенькой жидкой чёлке. Потом он взял из рук Джаннат температурный лист, посмотрел его и повесил на место. Варю главный доктор попросил согнуть ногу в коленке, а у Олечки потрогал аппарат на руке.

После этого он опять весело подмигнул Наде и вышел из палаты.

— Какой бой вы с доктором выиграли? — тотчас обернулась к ней Галя-Цибуля.

— Не выиграли ещё, но, может быть, выиграем, — поправила её Надя.

— Что же ты молчала, — упрекнула её Варя, — скорей рассказывай!

И Надя рассказала всё, что её мучило. Олечка тотчас принялась хлопать здоровой рукой по подушке и выкрикивать:

— Вот это да! Вот это здорово! Через год уже здоровая!

Варя и Джаннат тоже обрадовались. А Галя-Цибуля сказала, поджав губы:

— На месте твоей мамы я бы никогда не разрешила делать опыты на своей дочери. Для этого есть кролики и собаки.

— Неужели ты думаешь, что ей будут делать операцию без проверки? — возразила Варя. — Наверное, уже многих животных так оперировали.

— Ты, Галка, просто завидуешь Наде, вот и говоришь так, — разгадала её Джаннат и смешно пропела: — Завистники, завистницы, девчонки и мальчишки…»

— Вот уж нет, — возразила Цибуля, — тише едешь, дальше будешь.

— А я не люблю тихо ездить! — закричала со своей постели Олечка. — Я бы тоже хотела, чтоб на мне что-нибудь новое открыли.