Томиэ Охара - Ее звали О-Эн

Это он, одаренный математик и терпеливый, усердный труженик, постепенно выправил финансовые дела клана и предотвратил неминуемый крах.

Окура любил Дэнэмона. Не мог не любить, хотя нрав Дэнэмона был прямой противоположностью его собственному. Много лет спустя, когда старик удалился от мирских дел, он по-прежнему сохранил привязанность к моему отцу и продолжал следить за его делами. И пока вдумчивый взгляд старого Окура следил за деяниями молодого правителя, замыслы отца воплощались в жизнь один за другим и ни злоба, ни зависть не смели чинить ему тайных козней.

Мне представляется злой иронией, почти издевкой, что мы, братья и сестры, занимаемся здесь, в темнице, наукой, которой посвятил свою жизнь отец, и эти чисто книжные упражнения составляют единственный смысл нашего существования…

Потому что ненависть, которая до сих пор преследует нас, вызвана именно неустанной практической деятельностью отца. Увлеченно преодолевая все трудности, воплощал он в жизнь свои политические идеалы. Эти идеалы целиком и полностью вытекали из учения «нангаку» (Нaнгaку» — так называлась одна из поздних разновидностей конфуцианства в Японии, возникшая во второй воловине XVII в. на юге страны, в первую очередь — в клане Тоса. Учение «нангаку» отличалось от ортодоксального, консервативного конфуцианства в первую очередь элементами стихийного рационализма: придавало большое значение понятию материи, подчеркивало важность экономики. Все это ставило учение «нангаку» в положение оппозиционной идеологии.), которому он был так самозабвенно предан…

Отец отошел от философии дзэн и обратился к конфуцианству в 14-м году эры Канъэй (1637 г.) когда, сопровождая князя во время очередной поездки в Эдо, он получил в подарок от одного из друзей «Учение о центре истины». Новое учение сразу покорило отца силой, новизной, свежестью. Он с увлечением погрузился в изучение его догматов.

В клане Тоса тоже были ученые-конфуцианцы. В ураганах междоусобиц наука, казалось, окончательно захирела, однако слабый огонек ее все еще теплился — Нансон Байкэн, потомок вассалов Оути, укрывшийся от военных бурь в клане Тоса, продолжал развивать конфуцианское учение. Его дело продолжил Дзитю, настоятель храма Синдзедзи, вскоре сбросивший рясу. Он принял мирское имя Тани Дзитю и, поселившись в Нагахама, на юге Тоса, занялся врачеванием, в то же время проповедуя основы конфуцианства.

Особенность его учения состояла в новом толковании понятия материи и в признании важности опыта. Он ставил материю превыше всего, придавал большое значение хозяйствованию и считал, что конечная цель науки состоит в том, чтобы способствовать процветанию страны.

Все заботы и тревоги отца, вступившего в должность правителя разоренного войной края, при соприкосновении с этой наукой разом рассеялись, словно озаренные светом, как будто среди темной ночи загорелся яркий фонарь. С этого времени наука стала для него неотделима от его службы, от управления всей жизнью клана.

Он находил ученых-конфуцианцев не только в Эдо, но и в Сакаи и Нагасаки, разыскивал китайские подлинники и проводил бессонные ночи, стараясь вместе с друзьями понять и прокомментировать их значение; по его распоряжению редкие тексты вырезали на досках и размножали затем на его собственные деньги в книгопечатнях Эдо и Киото. То были «Комментарии к Малому учению», «Собственноручные записи Чжу-си», «Лекции Яшмовой горы», трактат «Ранней ночью» и многие, многие другие…

Отцу хотелось разделить радость познания новых истин с друзьями. Он разрешал присутствовать на занятиях всем желающим, даже крестьянам и горожанам, и двери его обширной усадьбы за воротами замка каждый вечер были открыты для молодых людей, которые устремлялись сюда потоком.

Пожалуй, то был лучший период в жизни отца, и сам он в эти годы представляется мне наиболее привлекательным и понятным. Думаю, что его беспощадный, жестокий взгляд, внушавший такой страх людям, — «взгляд сокола, выслеживающего неправду», как о нем говорили, — в ту пору светился добротой и юной жаждой познаний.

Правление, власть… С тех пор как я себя помню, я постоянно слышала от окружавших меня людей слово «власть» — в нем всегда таился какой-то мрачный оттенок.

Кормилица и матушка произносили это безотчетно пугавшее меня слово со страхом, скорбью и гневом. Еще совсем малым ребенком я уже смутно понимала, что с ним тесно связана наша горькая участь. За этим словом, казалось, тянется мрачная тень. Мне был неведом истинный облик «власти». Я знала лишь это ее зловещее обличье.

К чему стремился отец, чего он хотел — и что успел осуществить лишь наполовину, — я не видела я ничего об этом не знаю. Знаю только по книгам. По рассказам старшего брата.

Брат говорил нам о деяниях отца, как будто верил, вернее — хотел убедить себя, что нам, обреченным на заточение, сама мысль о заслугах отца облегчит бессмысленное, бесцельное существование в тюрьме. И мы, надо сказать, охотно верили брату. В самом деле, общая картина хозяйственного переустройства клана, осуществленного отцом, была так грандиозна, что могла с успехом заставить нас, с малолетства не знавших воли, впасть в подобный самообман.

…Как податливая, мягкая глина послушна рукам ваятеля, так покорно распростерлись у ног молодого правителя разоренные, опустевшие в долгих междоусобицах долины и горы Тоса; в запустении прозябали не только земли — души людские тоже одичали и загрубели.

Отец начал действовать энергично, неистово, словно одержимый. Передо мной лежит его «Памятная записка» — она досталась мне от старшего брата.

В 15-м году эры Канъэй (1638 г.) (отцу было тогда двадцать четыре года) начато строительство плотины на реке Мори, притоке реки Ёсино. В следующем году прорыт оросительный канал Накаи. Еще один год перестраивается гавань Муроцу. Проложен еще один оросительный канал Каминои, берущий начало от плотины Ямада.

1-й год эры Сёхо (1644 г.)… Возделаны поля Кагамино, распахана целина на равнине Ноити. Завершено строительство канала Камии. 1-й год эры Кэйан (1648 г.)… Начато строительство новой плотины Хатта на реке Ниедо и целой сети оросительных каналов Хироока…

И дальше, вплоть до 3-го года эры Камбун (1663 г.), года, когда отца постигла опала (ему исполнилось тогда сорок девять лет), без передышки идет строительство плотин, гаваней, водохранилищ, шлюзов, водных путей и целой сети каналов, общим числом до тридцати и длиной более тридцати ри (Один ри — около 4 км). По берегам новых рек стали плодоносить земли, прозябавшие ранее в запустении. С волнением взирал отец на красоту и богатство родной земли, возрожденной его трудами. То было живое воплощение его мечтаний, высокое искусство, в которое он вложил всю свою душу.