Вера Новицкая - Веселые будни

Ральфик мой золотой тоже домой вернулся, a то его, бедняжку, к тете Лидуше откомандировали, чтобы не лаял и под ногами не крутился. Если бы вы только видели радость бедного изгнанника, когда я за ним пришла! Я еще и раздеться не успела, только нагнулась галоши снять, как мой черномордик очутился на моей спине, облизал меня всю, лицо, уши, даже волосы, и потом целый час успокоиться не мог, все прыгал и опять целоваться начинал. Ужасно он хороший, такой преданный, честный; хоть мордашка его черная, но душа чистая, беленькая, без единого пятнышка.

Одно, что y нас по счастью еще в порядок не пришло, это мои уроки музыки: дома я играть не могу, боятся, чтобы от этого y Володи голова не заболела - еще бы, сохрани Бог! - ну, a посылать меня в чужой дом концерты давать, для этого мамочка слишком деликатна. Я думаю, Снежины до сих пор не забыли, что я им в тот знаменитый день наиграла. Володька говорит, что y меня замечательное постоянство в музыке и, что бы я ни играла, все выходит из оперы «Заткни уши и беги вон». Видите, теперь уж сами можете видеть, что он, слава Богу, поправился.

Володька дома старается, нагоняет, что не доел, а я в гимназии - наверстываю, что не дошалила. Не знаю отчего, но по-моему теперь в гимназии как-то особенно весело стало. И на улице теперь весело, солнышко, светло, жаль только, что каток тю-тю.

В классе y нас с некоторых пор новая мода завелась, это пока я не ходила, потому сперва про нее ничего и не знала. Сижу я себе как ни в чем небывало, чувствую, сзади что-то с моими волосами мудрят. Ну, думаю, пусть себе. Потрогали, потрогали и успокоились, a я и вовсе не беспокоюсь.

Вдруг Сахарова мне шепчет:

«Муся, ленту из косы потеряешь»,

Я быстро так - цап за косу, я ведь все скоро делаю, тихо да осторожно не умею. Дернула косюлю, a кончики ляп! Меня по щеке, да и кругом брызги полетели. Мокро. Фи! Это, изволите ли видеть, они мою косу в чернильнице купали, пока я смирно сидела, та-то чернил вдоволь и напилась. Вот если бы косюля моя действительно «кверху» росла со мной такой каверзы не приключилось бы, а то она как раз до глубины чернильницы и дотянулась. Ну понятно, сейчас бегом в умывальную оттираться и отмачиваться.

Но вчера y нас штука вышла на географии - всем штукам штука,

Наступает уже конец четвертой четверти, y всех почти отметки есть. По географии всего семь человек не спрошено, между прочим Пыльнева, та, что на Законе Божьем «Эй, вы, голубчики» покрикивала. День себе идет, как идет. Последний урок география. Швейцар как всегда тащит карту на доску вешать; вдруг слышу толос Пыльневой:

«Карта-то к чему?»

- Как к чему? Говорят ей: потому география.

«Какая там география - рисование.»

- Да что ты, с ума сошла? Всегда в пятницу последний урок география.

- Боже мой! Ведь правда пятница, a я думала четверг и рисование. Господи, что же я делать-то теперь буду? Ведь непременно вызовет, y меня же нет балла, a я не учила».

Чуть не плачет, да и понятно, какие тут шутки, - «Терракотке» как хлеба с маслом съесть пятерку, a то и единицу поставить.

«Слушайте, господа, если меня вызовут, ради Бога, скажите, что меня нет».

- Что ж ты думаешь, Елена Петровна слепая что ли, что тебя не увидит?

«Да ведь я далеко, на самой последней скамейке».

Вдруг она что-то сообразила и сразу повеселела. «Евгении Васильевны не будет на уроке?» Кто говорит «да», кто «нет».

«Если уйдет, - все благополучно, только ради самого Бога скажите, что меня нет; a меня и правда не будет».

- Что ж ты сквозь землю провалишься, или шапку-невидимку наденешь?

«Да уж провалюсь, надену, все сделаю, только скажите, что меня нет».

- Красиво как мошенничать! Я не позволю Елену Петровну обманывать, - вылезает Танька.

Ах ты гадость! Смеет разговаривать! Но в эту минуту входит «Терракотка»; громко браниться нельзя, a потому я нагибаюсь через проход и говорю;

«Не смеешь, не смеешь сплетничать».

- Хочу и буду!

«Будешь? Ну? Ладно, так, ей же Богу, я скажу, что ты немецкий перевод с домашнего листка списала».

- Не смеешь.

«Смеешь, вот тебе крест, скажу!» - и я широко крещусь.

- Старобельская, во-первых, прекратите ваши разговоры, a во вторых, чего это вы вдруг закрестились? - не время и не место. Не мешайте Грачевой слушать.

Вот противная! Еще из-за этой подлизы мне же и досталось! Ну, ладно, пусть только выдаст Пыльневу я ее, подлизу этакую, так подкачу…

«Женюрочки нет, оглядываюсь в сторону Пыльневой - что за чудо? - и её нет. Заглядываю под скамейки, тоже не видать. Правда шапку невидимку надела.

Армяшка вызывает Андронову, Мартынову… Пыльневой все нет как нет. Я давно уж хочу навести справки, да никак не могу, как ни повернусь, географша на меня глаза пялит: «Сидите, пожалуйста, смирно».

A сзади хихикают со всех концов класса. Армяшка бесится. Женюрки все нет.

Отпустила наконец душу Мартыновой на покаяние.

«Пыльнева».

Молчание.

«Пыльнева», опять говорит она. Кое-кто фыркает, кое-кто нерешительно так говорит:

«Её нет».

- Что? Не пришла?

«Не пришла!» - как сговорившись рявкнули мы в один голос с Тишаловой, и в туже минуту я поворачиваю глаза на Таньку: «Только смей!» - шепчу я. Но она молчит. В классе опять фыркают.

«Прекратите ли вы ваш глупый смех, вам сегодня все смешно. Сахарова, к доске».

Армяшка отвернулась лицом к карте. Первая скамейка продолжает оглядываться. Я тоже быстро поворачиваюсь.

«Где? Где?» - одними губами спрашиваю я.

«Кумушка» показывает пальцем на наш большой стенной шкаф, где хранятся тетради рисования, рукоделия и всякие другие подобные прелести.

Ловко, вот ловко! Это она туда забралась и сидит под нижней полкой рядом с чернильной бутылью.

Хоть я и на первой скамейке, но с моего места все отлично видно, потому что шкаф находится в конце нашего прохода. Продолжают хихикать и поворачиваться; вдруг высовывается испуганная голова Пыльневой, a рука её машет нам, чтобы мы не смотрели и не смеялись. Вид y неё такой потешный, что мы начинаем громко фыркать. «Терракотка» уже открывает рот бранить нас, в эту минуту входит… Евгения Bacильевна…

Мы умираем, a Пыльнева верно давно скончалась. На минуту становится совсем тихо, но потом опять начинают посмеиваться и посматривать на шкаф. По счастью с места «Женюрочки» нельзя разглядеть, что в шкафу происходит, видно лишь, что он на три четверти открыт.

«Да перестаньте смеяться, что это такое! И не вертитесь! Ничего там интересного нет. A шкаф почему открыт?» - говорит она, встает и - о ужас! - собирается идти закрывать его. Но Шурка наша молодчина, не растерялась, живо вскакивает и вежливо так:

«Не беспокойтесь, Евгения Васильевна, я сейчас закрою».

Щелк!- Пыльнева заперта. Ну, как задохнется?

Но Бог миловал, она не задохнулась, потому что черев пять минут урок кончился. Пока «Женюрочка» с армяшкой тары-бары в дверях разводили, шкаф отомкнули. Пыльнева выбралась оттуда, но просидела на корточках возле своей парты пока армяшка не убралась окончательно. Так дело совершенно, то есть почти совершенно благополучно и проехало, только Евгения Васильевна выбранила нас за «глупый вечный смех» и за шум в классе.