Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь

— Горючее кончилось, растяпа, — улыбаясь, заметил Ашир Аширович. — Тик-в-тик. Еще бы несколько секунд, и пахал бы он «пузом» колхозное поле.

Минут через двадцать тягач забуксировал «Як» на стоянку. Баранов хмурился и, покусывая губы, нервно курил. У Сережки был вид более спокойный. Он нелепо растягивал в улыбке рот, закатывал глаза и все похлопывал себя по груди и ляжкам, словно проверяя целость и невредимость некоторых составных частей своего тела.

Подъехал шахматноклетчатый «газик» руководителя полетов Еремеева.

— Как дела, капитан? — спросил он, высунувшись из машины.

— Нормально. — Баранов хрипло рассмеялся и бросил быстрый испытующий взгляд на Витьку, который сидел на заднем сиденье. Видик у него был, как у только что побывавшего в нокдауне боксера, — растерянный, беспомощный и, как про себя отметил Никита, немного придурковатый.

— На третий круг меня бы не хватило, — сказал Баранов, — на нуле садился.

— Благодари его, — закашлялся Еремеев. — За него боялся, ты-то должен был выкрутиться.

— Что с тобой случилось? — спросил Баранов, подойдя к дверце. — Какого хрена ты на второй круг попер?

— Сам не понимаю, товарищ капитан, — не поднимая глаз, пробормотал Витька. На его побледневшем лице выступили красные пятна. — Словно отключился… Показалось, что рубанусь прямо в землю носом. Я по газам. Только наверху в себя пришел, как будто ничего и не было.

— Не пил вчера?

Витька посерел, отчаянно закрутил головой:

— Я этим не балуюсь, товарищ капитан.

— Ладно, — проворчал Еремеев, — я его сейчас врачам сдам, там разберутся. Поехали. — Он кивнул шоферу и, козырнув Баранову, мол, будь здоров, захлопнул дверь. Машина, взревев двигателем, унеслась.

Капитан задумчиво посмотрел ей вслед, сдвинул на затылок фуражку и, смахнув со лба пот, спросил:

— Обедали?

— Никак нет, — отчеканил за всех Джибладзе.

— Идите в столовую. Разбор вечером устроим. А пока мозгами пошевелите. Что к чему, как, зачем… Вариантики продумайте — они были. — И он, не оглядываясь, зашагал в сторону КДП.

…Перед прыжками Никита забежал к врачу. Храмов предложил ему сесть, смерил давление и как бы между прочим спросил:

— Ты не дружил с Одинцовым?

— Как вам сказать… — Никита вспомнил, что доктор несколько раз видел их вместе, и посчитал вопрос правомерным. — Обстоятельства…

— А столкновений у тебя с ним не было? — Храмов выдержал паузу. — Личного, сугубо личного характера?

Никита на какое-то мгновение растерялся.

— Нет, — наконец проговорил он, чувствуя, что краснеет. — По крайней мере, серьезных. А что с ним?

— У него сильное нервное потрясение. Меня интересуют причины. Личного они порядка или… Он любит авиацию?

— Мне неизвестно, чего и кого он больше любит, — довольно резко ответил Никита, не понимая, почему его втягивают в эту историю.

— Не кипятись. — Храмов достал сигареты. — Закуришь?

— Спасибо.

— Что такое переинформация? Представляешь?

— В наш век… — Никита замялся. — Перенасыщенность, если можно так выразиться. Человек не может сосредоточиться на чем-то определенном из-за…

— Абсолютно верно, — прервал его Храмов. — Именно это произошло с Одинцовым. Командир эскадрильи и руководитель полетов, перепугавшись — чисто по-человечески — за жизнь своего курсанта и думая, что он сам лично не справится с посадкой, начали руководить его действиями. И на Одинцова посыпалось: доверни влево, доверни вправо, вверх, вниз и т. д. А ему еще надо было следить за приборами… И в мозгах у него, образно говоря, каша получилась, гречневая… Чтобы синтезировать такой поток информации в единый образ, требуется высокая степень тренированности и самообладания, а Одинцов, видимо, этими качествами еще, к сожалению, не овладел. Вот и приключилась с ним… история. У нас, у медиков, это называется невротический срыв высшей нервной деятельности. Понятно?

— Понятно. — Никита озадаченно сдвинул брови. — А каким образом вам удалось это выяснить?

— Он отключил связь, чем насмерть перепугал начальство. Они подумали, что парень сыграл в ящик.

— Дела, — только и сказал Никита. — А при чем здесь я?

Некоторое время Храмов молчал, постукивая карандашом по столу, затем поставил его на попа и замер, подперев кулаком щеку.

— Как ты думаешь, это действительно переинформация или результат… не совсем трезвого поведения?

— Если я вас правильно понял, — сухо проговорил Никита, наконец-то сообразивший, куда клонит доктор, — вы хотите, чтобы я выдал вам информацию.

От порыва ветра оконная рама с треском захлопнулась. Карандаш упал. Храмов вернул его в прежнее положение, нахмурился и деловито сообщил:

— Одинцов вчера пил. Если я доложу об этом начальству, его выгонят.

— А можете не доложить? — спросил Никита.

— Я знаю, с каким упорством некоторые добиваются цели. Твой друг, например, Черепков. Это похвально, и это заслуживает одобрения. За такого парня стоит бороться. А Одинцов… В общем, подавать рапорт на отчисление можно только в том случае, если ты абсолютно уверен, что человеку в училище не место. Я могу это сделать?

— Товарищ майор, я не имею права решать такие вопросы.

— Какого права? — вспылил вдруг Храмов, вставая. — Юридического или морального? Ответь мне, честно ответь! Ты хотел бы летать с таким ведомым?

— Нет, — угрюмо проговорил Никита и, чтобы покончить с этим вопросом, впервые за весь разговор прямо и откровенно взглянул Храмову в глаза: — Я бы не хотел летать с ним в паре. Но это не значит, что ему не место в училище.

— А это уже мы решим. — Храмов снова опустился в кресло и раздраженно щелкнул по карандашу. Он завертелся пропеллером и, звякнув о стекло, покатился на пол.

В парашютной Никита застал одного Черепкова. Алик сидел на скамеечке, закрыв глаза и скрестив на груди руки.

— Ты что, бога вспомнил? — спросил Никита, заметив, что Алик беззвучно шевелит губами.

— Точно, — рассмеялся Алик. — Заповедь о спасении души.

— Думаешь, поможет?

— А мне наплевать. Я память тренирую.

— Понятно, — сказал Никита и пощупал у приятеля лоб. — Температуры вроде нет… А где Фрол Моисеевич?

— К начальству вызвали. Прыжки отменяются.

— А ты, чего ты здесь околачиваешься?

— Черепков! — В дверь заглянул озабоченный Харитонов и, увидев Никиту, приветливо улыбнулся. — Быстрей, машина ждет.

— Вопросы есть? — спросил Алик, вставая.

— Силен! — Никита помог другу забросить на плечо парашют и, проводив его до машины, с хорошей, доброй завистью посмотрел вслед.

…«Антон» набрал заданную высоту, и ребята, подбадривая друг друга шутками и криком, дружно покинули самолет. На борту остались только Харитонов и Черепков.