Николай Дубов - Мальчик у моря

— А вы моряк? В отпуску? — спрашивает старшая.

— Еще пока нет, — немного смешавшись, говорит Костя. — Но скоро буду… Я сейчас к дяде еду. Вот он у меня… моряк, — неожиданно для себя добавляет он.

Но тут к ним подбегает испуганная, рассерженная учительница и хватает за руки окончательно посиневших Костиных слушательниц:

— Девочки! Что это такое? Разве можно уходить без спросу?.. И посмотрите на себя, на кого вы похожи… А тебе, мальчик, стыдно! Ты старше, должен понимать…

— Я же их не звал, они сами напросились, — неловко оправдывается Костя.

Учительница не слушает его оправданий и уводит окоченевших, но довольных новым знакомством девочек.

Одному Косте становится скучно и тоже холодно. Идти к школьницам после такого происшествия неудобно, да и что он будет делать с девчонками? Белокурого помощника тоже нигде не видно, и Костя спускается к себе в каюту. Ему почему-то все время неловко, но он не может понять почему и решает, что просто хочет есть. Костя достает мясо, вареные яйца, пирожки с клубникой и задумывается. Колебания длятся недолго: какая разница, что сначала, а что потом? Почему обязательно первым надо есть мясо? Сначала можно съесть пирожки, а потом все остальное. Он приканчивает пирожки, отрезает кусок мяса, но есть ему больше не хочется, и все укладывается обратно в авоську.

Костя взбирается на столик и смотрит в иллюминатор. Солнце садится, глинистые уступы, песчаные отмели на левом берегу розовеют, а вода становится темнее, словно густеет и тяжелеет.

Голода больше нет, но чувство неловкости не покидает Костю. Что он такое сделал? Увел девочек? Он их не уводил, они сами увязались. Неправильно говорил про море? Все правильно. Вот — соврал про дядю! И зачем соврал? Он же сейчас не моряк, а бакенщик…

Дядю он видел всего дважды. Приезжал дядя чаще, но Костя то был в пионерском лагере, то на уроках — и так получалось, что они почти не виделись. Костя помнит гулкий голос дяди, заполнявший всю их комнату, тяжелые шаги, на которые тонким треньканьем отзывались в буфете рюмки, обвисшие густые усы, усмешливые глаза под такими же обвисшими бровями и дядин табак жесточайшей крепости.

Когда дядя закуривал, мама прикладывала руки к горлу и с ужасом спрашивала:

— Боже, как ты куришь эту отраву?

— А что, силён? — усмехался дядя. — От комаров в самый раз.

— Но ведь мы же не комары? — говорила мама и настежь распахивала оба окна.

Даже несколько дней спустя после отъезда дяди в комнате ощущался густой, резкий запах самосада. Узнав, что дядя бакенщик, Костя — тогда он учился в четвертом классе — обрадовался и принялся расспрашивать, думая, что это что-то вроде маячных сторожей на необитаемых островах, о которых он читал в книжке Жюля Верна «Маяк на краю света», но дядя посмеялся и сказал, что ничего похожего нет: маяк — это маяк, а бакен — это бакен. Просто маленькие треугольные будочки на плотах. Вечером на них надо зажигать фонарь, а утром — гасить, вот и все. Острова есть, и они все до одного необитаемые. Обитать там и нельзя: в половодье их заливает, на песчаной почве, кроме лозняка и травы, ничего не растет.

Ничего интересного там Костю не ждет, разве только накупается всласть да половит рыбу. Однако и это придется делать одному, что уж и вовсе скучно. У дяди ребят нет, есть только дочка Нюра.

Конечно, будет скучно… Так скучно, что глаза Кости сами собой закрываются, и он засыпает…

— Эй, друг! Вставай, приехали.

Кто-то трясет Костю за плечо, он вскакивает и жмурится от яркого света под потолком. Разбудил его все тот же белокурый помощник.

— Так ведь еще ночь!

— Ничего, дома отоспишься. Подходим к Полянской.

Костя забирает свой саквояж, авоську и идет за помощником на нижнюю палубу. На пароходе безлюдно и тихо, только учащенно дышит машина да гулко бьют по воде плицы колес. Вокруг парохода черно и тихо, берега не видно, не видно даже воды, только сбоку, внизу, струятся ломкие отблески зеленого бортового огня.

«Куда же это он меня?..» — растерянно думает Костя.

Пароход дает два гудка — один подлиннее, другой короткий.

— Зря гудит, — говорит помощник, — вон он уже едет, Ефим Кондратьевич.

— Где? Где? — вертит головой Костя.

— А вон, впереди.

Впереди справа мелькает желтый огонек. Он исчезает, потом появляется снова и медленно плывет наперерез «Ашхабаду». Пароход стопорит машины, замедляет ход. Огонек, показавшийся страшно далеким, вдруг оказывается совсем близко, раздваивается, и Костя различает уже фонарь на носу лодки, змеящееся отражение его, бегущее по воде, а за фонарем — большую темную фигуру, которая то наклоняется, то выпрямляется.

Лодка подходит вплотную к «Ашхабаду», человек в лодке поднимается во весь рост, и голова его оказывается на уровне палубы. Теперь Костя узнает его, несмотря на то, что в скудном свете кажется, будто усы у него занимают пол-лица, а вместо глаз большие темные впадины.

— Здравствуй, дядя! Это я, я приехал! — говорит Костя. — Только как же мне слезть?

— А вот так, — говорит помощник.

Он берет Костю под мышки и опускает через борт вниз, там его подхватывают дядины руки и сажают на качающуюся скамейку.

— Ну как, всё в порядке?

— Всё. Спасибо, — говорит дядя.

— Не за что. Будь здоров, Ефим Кондратьевич, — отвечает помощник.

— Держись крепче! — говорит Косте дядя и сильно отталкивается от парохода.

Лодка стремительно уходит в черную пустоту. «Ашхабад» негромко и коротко, словно боясь спугнуть ночь, гудит, колесо медленно поворачивается, потом все быстрее и быстрее, пароход проходит мимо лодки, и скоро контуры его расплываются в темноте, лишь светятся окна кормовой каюты. Но вот исчезают и они, и остаются только еле различимые волны, покачивающие лодку.

— Ну, как там дома? Как мама? — спрашивает дядя, гася фонарь и берясь за весла.

— Всё в порядке. Мама едет в командировку.

Дядя спрашивает еще и еще, но Костя отвечает вяло и невпопад.

— Да ты, брат, спать хочешь?

— Нет, почему?.. — неуверенно протестует Костя.

Спать он все-таки хочет. Предутренняя свежесть пробивается даже через курточку, а уж через легкие брюки и подавно. Особенно достается Костиным коленкам, как их ни сжимай и ни прикрывай руками.

Потом Костю занимает вопрос: как без компаса дядя находит дорогу, знает, куда грести в этой темноте?

А дядя даже не оглядывается и сильными толчками гонит лодку вперед. Когда весла выходят из воды, слышно, как торопливо и вкрадчиво плещут о борта мелкие волны.

Темнота впереди сгущается, растет и наплывает на них.

— Держись! — опять предупреждает дядя.

Костя хватается за борта, но все-таки кланяется вперед и едва не стукается подбородком о свои колени — так сильно и внезапно лодка въезжает носом на берег.