Ксения Беленкова - Улыбка ледяной царевны

Как же я умудрилась одним лишь походом к Ивану испортить сразу два выступления к юбилею школы: Марика с говорящим скворцом и собственное – поэтическое? Сочинить в таком состоянии хоть что-либо я была не в силах…

– Вик, не переживай, может, еще успеешь поправиться! – вливала в меня чай с молоком и медом мама.

– Еще осталось несколько деньков! – вздыхала Лера, натягивая мне на ноги шерстяные носки.

Весь день я провалялась в поту и жару: не смогла даже позвонить Марку, чтобы признаться в злодеянии…

Но и следующее утро не принесло выздоровления. Температура спала, но кашель продолжал изводить меня до мышечной боли в животе. У Леры целый день сидел Илья, а я так и не могла собраться с духом, чтобы позвонить Марику. И пока размышляла, судьба все решила за меня – голос пропал, как не бывало!

В понедельник не пошла в школу. Кашель стихал, но голос пока так и не вернулся, да и сил было маловато. Я вылезла из кровати и все утро просидела за столом, пытаясь вымучить стихотворение для юбилея школы: если ко мне не вернется голос, может, хоть Марк прочтет, раз уж его выступление сорвано. Но, как назло, у меня не выходило ничего путного. И память все кружила у того дерева, под которым мы с Иваном попрощались со скворцом, что окончательно меня доканывало…

Днем вернулась с работы Лера, да не одна, а с Марком!

– Пришел поднять тебе настроение. – Марик улыбался как всегда – открыто и задорно, наверное, еще не знал о скворце. – Целоваться пока нельзя? Или выздоравливаешь?

– Марик, ты меня возненавидишь, – зашептала я. – Тут такое дело…

– Я все знаю, – как ни в чем не бывало подмигнул мне Марк. – Скворец улетел!

Кажется, эта новость его ничуть не расстраивала. Я уставилась на друга – неужели он так легко готов простить мне этот страшный проступок?

– Ты не сердишься? – прошептала я.

– Улетел, и хорошо, – отмахнулся Марик. – Все равно у меня с ним ничего не вышло. Ни слова из него выжать не смог…

– Но я же слышала, он говорил «Вика»!

Марк подозрительно взглянул на меня и шутливо приложил руку к моему лбу, якобы проверить, нет ли жара.

– Наверное, тебе показалось, – улыбнулся он. – Я пока учил его только слову «Поздравляю». Но скворец, видать, упрямый попался, на фиг меня все время посылал – «фигась» да «фигась» и ни слова больше…

– Неужели послышалось? – удивилась себе под нос. – Во дела…

– Лучше скажи, что с твоим выступлением? – Марик зашел в мою комнату.

И я лишь развела руками.

– У нее нет ни стихов, ни голоса, – ответила за меня Лера. – А завтра юбилей! Надо срочно что-то придумать…

В ответ на Лерин зов, точно посланный кем-то свыше, явился Илья. Он принес всем пончиков, от аромата которых у меня даже в животе заурчало. И мы дружно отправились в гостиную. А там уже Лера с Мариком начали напрягать мозги, пытаясь сообразить – как же быть с моим выступлением? Подвести Людмилу Петровну совершенно не хотелось – эта бомба могла взорваться и не оставить от меня даже маленьких клочков. Наша завуч была человеком слова и дела, а уж исполнительность ценила в людях, кажется, превыше всего. Если сорву ей программу, лучше в школе даже не появляться до конца учебного года…

– И что, Вик, ты совсем ничего не сочинила? – спросил Илья, дожевывая третий пончик.

Я отрицательно замотала головой.

– Постой-ка, помню, ты как-то целый день за столом просидела, что-то рифмовала, – подозрительно взглянула на меня Лера. – Подождите-ка, подождите…

И она кометой рванула в мою комнату. А уже через минуту явилась с корзиной для бумаг, радостно потрясая измятыми листами. Я схватилась за голову.

– Вот они! – Лера разглаживала бумагу. – Хорошо еще, наша поэтесса никогда вовремя не выносит мусор.

– Рукописи не измять! – засмеялся Илья, выхватывая у Леры мой стих.

А я носилась вокруг сестры, желая порубать листы в капусту, чтобы только избежать позора.

– Отдайте, отдайте! – шептала я. – Они совсем дрянные!

– Не верю! – Марк забрал у Леры второй лист и громогласно зачитал: – Мы любим нашу школу сильней, чем комп и колу…

Все засмеялись. Я же угрюмо села на диван и заткнула бесполезный рот пончиком. Будь что будет, хуже все равно некуда…

– А что, забавно! – отсмеявшись, сказал Илья, потом на миг задумался и уверенно двинул к пианино. – Слушайте, каково, а?

И он наиграл веселую мелодию, а после лихого вступления вдруг пропел мои строчки. Я даже насторожилась, так необычно и задорно они прозвучали, будто написаны были вовсе не мной. Марк тут же подхватил мотив, в его исполнении это прозвучало еще лучше.

– Здорово! – захлопала в ладоши Лера. – Илюша, Марик, какие же вы молодцы! Давайте дальше!

Ребята начали самодовольно улыбаться, польщенные словами Леры, – уж кто-кто, а она не была щедра на комплименты. С новым азартом ребята принялись за дело. И время полетело в быстром, заводном ритме. Через пару часов мои неумелые рифмы превратились в веселую песенку. Марк пел куплеты с моими стишками, а в промежутках они вместе с Ильей выдавали припевом те самые две строки про школу, комп и колу.

С работы вернулась мама, и мы представили плод совместных трудов на ее суд. Илья наяривал на пианино, и мелодия, точно солнечный зайчик, прыгала по комнате. А Марик пропевал мои стишки своим поставленным голосом, но при этом строил такие гримасы, что можно было помереть со смеху. Со всем присущим ему комизмом он изображал пионера восьмидесятых – умора! После первого выступления мама даже отправила Илью на антресоли, откуда тот извлек ее старенький школьный галстук. Мама гордо повязала его Марику на шею и отправила исполнять гимн школе на бис.

Тем вечером на семейном совете было постановлено, что завтра на юбилее Марик под аккомпанемент Ильи исполнит песню на мои стихи. В актовом зале как раз стоял отличный рояль. Пусть это будет рискованный шаг, зато никто не соскучится. И, быть может, есть шанс, что ученикам песня понравится, а учителя проявят терпимость и чувство юмора…

На школьный юбилей я пришла испуганная, но боевитая. Голос мой скрипел, как несмазанная дверь. Да еще мама с Лерой уговорили напялить туфли на каблуках. С непривычки казалось, что мне всучили не обувь, а настоящие ходули. К тому же мальчишки начали вовсю пялиться на мои ноги. Нарядное, белое в черный горох платье с красным пояском и рукавами-фонариками не доходило мне даже до колен. Да и волосы пришлось распустить, мама наотрез отказалась выпускать меня из дома с косичками…

Увидев меня, Людмила Петровна одобрительно закивала:

– Молодец, Левицкая! То, что надо! – похвалила она. – Нормальный человеческий вид, а то все детский сад какой-то…

Но стоило мне открыть рот для слов благодарности, как завуч схватилась за свою рубашку, расслабляя ворот.