Джинн Бёрдселл - Пендервики

— Ужин в большой столовой — это же прекрасно, правда? А от кружевных салфеток ещё никто не умирал. Джеффри, если ты хочешь, мы придём.

— Вечерние платья надеть не забудьте, — подмигнул Гарри.

— Да, — подхватил Джеффри, — мама точно захочет, чтобы все гости пришли разодетые.

— Чего ради? — взвилась Скай. — Лето на дворе!

Розалинда растерялась.

— Но мы не привезли с собой никаких нарядов. Не просить же папу покупать нам всем новые платья на один раз…

— Значит, вы не сможете прийти. Какая жалость! — Джеффри просто сиял.

— Вот что, — вмешалась тётя Черчи. — Есть у меня одна мысль. Доедайте скорее, у кого что осталось на тарелках. А дальше Гарри пора возвращаться к своим помидорам… Ну а мы с вами отправимся на чердак.

Если в нижней своей части Арундел-холл был похож на музей, то чердак больше напоминал сундук, набитый сокровищами. Куда бы сёстры ни глянули, везде оказывалось что-то самое расчудесное на свете, но потом они поворачивались в другую сторону — и там находилось что-то ещё чудеснее. Все чудеса были сложены, выставлены и вывешены кипами, грудами и рядами: ковры, зеркала, медные и серебряные подносы, шкафы с книгами, куклы всех видов и размеров, комоды и конторки, оловянные солдатики, санки и колыбели, трости и зонты, мольберты, вазы, игрушечные железные дороги, допотопные фотокамеры, парчовые занавески и многое, многое другое. Столько, что впору заблудиться среди этого великолепия — и не искать дорогу назад.

Сёстры ещё охали и ахали, когда тётя Черчи сказала:

— Розалинда, у нас с тобой есть одно дельце, пойдём-ка. А Джеффри с твоими сестричками пусть пока походят без нас — поглядят, что тут есть интересного.

Тётя Черчи повела Розалинду по длинному проходу между старинными конторками и мягкими диванами.

Скоро диваны кончились, и они свернули налево. Теперь с одной стороны от них тянулись мраморные фигуры и фигурки для украшения сада, а с другой — толстенные связки журналов. Наконец, свернув ещё раз возле торшеров с витражными абажурами, они вышли на открытое пространство, сплошь заставленное стойками с одеждой: на плечиках бесконечными рядами висели сотни платьев и костюмов, блузок и рубашек, пальто и пиджаков. Никогда и нигде — даже в самом большом бостонском универмаге — Розалинда не видела столько одежды сразу.

— У миссис Тифтон сохранилось почти всё, что она хоть раз надевала, все её наряды, — говорила тётя Черчи. — И вот это тоже её — видишь? А дальше идут наряды её мамы, миссис Фрамли, а за ними бабушкины…

— Как красиво, — выдохнула Розалинда, оглядывая разноцветье летних платьев.

— Это ты ещё не видала вечерних туалетов миссис Фрамли!.. Вон там, через два ряда.

Розалинда прошла несколько шагов вперёд и оказалась в окружении роскошных старинных нарядов: из бархата, из кружева, из переливчатого атласа или тафты.

— С ума сойти! Зачем ей было столько?

— У-у, она, говорят, устраивала сказочные балы! Сама-то я про них знаю только понаслышке, меня наняли, когда уже Джеффри родился. Но Гарри прожил тут всю жизнь, он мне и рассказывал. Гостей съезжалось видимо-невидимо, всё больше из Нью-Йорка, Гарри им помогал машины парковать. С утра накрывали завтрак на террасе на тридцать персон, а ближе к вечеру — ужин и танцы с настоящим оркестром. Наша-то миссис Тифтон тогда ещё была малышка. Единственный ребёнок у мамы с папой… Что называется, поздний: родилась, когда они уж и надежду потеряли. Ясное дело, они её обожали. Воспитывали будто маленькую принцессу. — Говоря, тётя Черчи ходила где-то между рядами. Наконец она появилась из-за пиджаков, неся перед собой платье в полосочку. — Вот, — она приподняла плечики с платьем повыше. — Как тебе такой коралловый оттенок? По-моему, тебе будет к лицу. Я только чуть уберу в боках да сделаю покороче, как сейчас носят…

Розалинда замотала головой.

— Это же платье миссис Тифтон! Я не могу его надеть.

— Ну вот ещё! Я уже сказала хозяйке, что Джеффри вас приглашает. А насчёт её нарядов ты не волнуйся, она их ни за что не признает — разве можно такую уйму всего упомнить?

— Спасибо, тётя Черчи, но вам же тогда придётся всё это на нас переделывать — я-то шить не умею… Нет-нет, нам неловко вас так обременять.

Что ты, милая, какое ж это бремя? Наоборот! У меня, с тех пор как дочка выросла, ни разу ещё не было случая повозиться с девчачьими нарядами. Так что мне такие хлопоты только в радость. А дочка моя теперь замужняя дама, живёт в Бостоне, да вот беда, рожает одних мальчиков… На вот, подержи пока, а я пойду подыщу что-нибудь для твоих сестричек.

Розалинда подошла к большому зеркалу, прислонённому к стене, и, чуть смущаясь, приложила платье к себе. У неё никогда ещё не было такого красивого, взрослого платья. Коралловый цвет и правда оказался ей к лицу. Она старалась запомнить каждую мелочь, чтобы описать потом Анне: без рукавов, круглый воротничок, завышенная талия, мягкая льняная ткань. И (вот это Розалинде понравилось больше всего) ряд маленьких пуговок, обтянутых той же тканью, сбегает сверху донизу по спине.

— Тётя Черчи, вы где? — позвала она.

— Тут я, иди вдоль блузок.

Миновав длинную галерею блузок, Розалинда вдруг остановилась как вкопанная. В конце галереи, отдельно от всего, висело белое платье изумительной красоты. Сквозь полиэтиленовый чехол просвечивала тонкая тюлевая сеточка, расшитая крошечными жемчужинами, а под сеточкой переливались мягко ниспадающие атласные складки.

— Ой, это подвенечное платье миссис Тифтон, да?

Тётя Черчи выглянула из-за стойки с шёлковыми ночными рубашками.

— Подвенечное, только не миссис Тифтон, а её мамы. Думаю, у нашей-то миссис Тифтон, когда она шла под венец, такого шикарного платья не было. А хоть бы и было, навряд ли бы она стала его хранить. Её замужество оказалось большой ошибкой. Да оно и длилось не больше года.

— Почему?

— Ну, эта история началась не с замужества, а раньше. Когда миссис Фрамли умерла, Бренда — то есть наша миссис Тифтон — была ещё совсем молоденькая, ей только-только исполнилось семнадцать. А генерал после смерти жены так затосковал, что

разговаривать ни с кем не желал, даже с родной дочерью. И всё у них в одночасье переменилось: не стало ни гостей из Нью-Йорка, ни балов — ничего не стало, как отрезало. Для молоденькой девушки это разве жизнь, сама посуди! Вот Бренда при первой возможности и сбежала из дому, поступила в колледж в Бостоне. Там повстречала какого-то парня, и они тайно поженились, ей тогда ещё не было двадцати. А всё, стало быть, оттого, что не могла она смириться с отцовской строгостью.

— А этот мистер Тифтон, где он сейчас?

Муж-то её? Нет, он был не Тифтон. Просто генерал не захотел, чтобы она после развода оставалась на мужниной фамилии. Но и дочка оказалась упрямица не хуже отца: ни за что не соглашалась опять называться Брендой Фрамли. Люди ж могли подумать, что она и замужем не побывала — а она ведь, когда разводилась двадцатилетней девчонкой, была уже на сносях. Сошлись на том, что она будет Тифтон — это девичья фамилия её бабушки, матери генерала. А вот про мужа её бывшего я тебе ничего не скажу. Ни как его звали, ни где он сейчас — понятия не имею. Да Джеффри, думаю, и сам про отца знает не больше моего.