Стеван Булайич - Ребята с Вербной реки

Охотник на Ягуаров забрался на шелковицу, приставил ладонь козырьком к глазам и наблюдает. Эх, жаль, нет подзорной трубы!.. Можно было бы увидеть репортёра, едва он выйдет из редакции.

— Вот он, идёт… Ой, какой толстый!

И правда, на тропинке показался крупный, полный человек. Припекает июньское солнце, наш репортёр снял пальто, взял его на руку, сдвинул шляпу на затылок, виден его розовый, потный лоб. Шагает широко и отдувается, как паровик.

С шелковицы слышен SOS Боцы:

— Эй, люди, помогите дяде-репортёру!

С десяток мальчишек помчались вниз по дороге. Хлопают в ладоши, хватают репортёра под руки и с шумом и хохотом тащат его на луг.

Репортёр остановился, отдышался, вытер потный лоб и наконец, улыбаясь, проговорил:

— Уф, ребята, до чего же жарко!

— Как в Африке! — кричит с шелковицы Боца.

— Ну, не совсем как в Африке! — смеётся репортёр.

— Что? А вы разве там были?

— Было дело… — машет рукой толстяк. — Вы что, не видите, как я похудел от африканской жары? — И он показывает рукой на свой толстый живот.

— Ещё бы не видим! — в тон репортёру отвечает Боца.

И над поляной разносится смех.

— Ребята, давайте посерьёзнее, — слышен голос заведующей.

Она выходит вперёд, пожимает руку репортёру и благодарит его за посещение.

— Дядя журналист пришёл по важному делу. Вы знаете это?

— Знаем! — хором отвечают ребята.

— Ну, раз знаете, тогда не будем терять время, — по-дружески говорит репортёр. Он сел на траву, вытащил блокнот в кожаной обложке, сунул карандаш за ухо и представился ребятам: — Меня зовут Вла́я. А вас?

Все шестьдесят почти одновременно называют свои имена. Ребята столпились вокруг репортёра, каждому хочется быть первым, и, если бы не заведующая, кто знает, что получилось бы из этой толчеи. Но она наводит порядок, вызывает:

— Срджа Ба́рач!

— Я здесь.

Срджа заметно взволнован, но сдержан. Он подходит к репортёру и тихо, спокойно рассказывает о своей жизни.

Молчание.

Всё, что говорит Срджа, может сказать каждый ребёнок из Дома, никому не приходится напоминать о соблюдении тишины.

Биография Срджи коротка. Он знает, что однажды зимой во время войны ему пришлось бежать из своего села, название которого он забыл. Мать, кажется, была больна, в лихорадке. Отца он не помнит. Тот давно ушёл в партизаны. Срдже было всего четыре года, когда он оказался среди беженцев где-то в горах. Вспоминается: совсем недалеко стреляли, а под буками, где прятались беженцы, было так холодно, так сыро… слышен был плач маленьких детей, и он тоже плакал. Он лежал рядом со своим старшим братом — имени его Срджа не помнит — на циновке, в снегу, покрывшись одеялом. А когда наутро он, полузамёрзший, проснулся, не было ни брата, ни матери, ни циновки под ним…

Бой затих. Чёрным волком молчали вокруг него горы…

А он был один, затерянный среди льда и снега. Тут и нашли его бойцы проходившей мимо бригады и взяли с собой. Большой, весёлый боец завернул его в свою шинель и двое суток нёс на руках. Срджа вспоминает — боец щекотал его усами, хотел развеселить. Только Срджа не смеялся, он даже улыбнуться не мог. Словно разучился…

Конец войны он встретил в партизанском госпитале, куда принёс его усатый партизан. Он долго целовал мальчика перед разлукой, а потом побежал догонять бригаду.

В конце войны Срдже не было ещё и шести лет. Его привезли в Дом сирот войны. Вот и всё…

Обычная короткая история жизни мальчишки, над родиной которого пронеслись страшные вихри войны.

Обычная короткая биография, так похожая на биографии тысяч его сверстников.

Это всё.

Но это много. Очень много!

…Солнце уже клонится к западу, а репортёр всё сидит и пишет. Рука онемела от усталости, но он продолжает работу. Разве он может прервать её, ведь и он потерял в этой войне младшего брата.

— Боца Марич!

Боца давно слез с дерева и присоединился к группке мальчишек, ожидающих своей очереди. Впервые в жизни Боца серьёзен. Впервые живое воображение не заставит его витать в облаках. Нет, он точно, совершенно точно расскажет всё, что он запомнил из своего детства…

— Давайте поторопимся, — говорит репортёр. — Снимки надо сделать, пока ещё светло.

— Вот… только ещё это запишите, — тихо просит Охотник на Ягуаров.

— Да уж давай запишу! — улыбается репортёр.

Он снимал их по-одному и группами. Снял и всех вместе, серьёзных, неподвижных. А под конец, установив камеру на автоспуск, толстяк репортёр устроился среди ребят, обнял своими огромными ручищами тех, кто сидел поближе, и сделал снимок себе на память.

Незаметно подобрались сумерки. Они наполнили темнотой перелески и погасили блеск ленты реки. Кусты ольхи и вербы накинули тёмные рубашки на понурые спины. Луг опустел. Тишина.

По каменистой дороге шагает репортёр Влая. Он накинул пальто — свежи июньские ночи. Тело ломит от долгого сидения, но он спешит в редакцию. Он знает: много-много надежд заключено на листках его блокнота в кожаной обложке. Много призывов…

А под шелковицей, сквозь тонкую завесу первых сумерек, виднеются две тонкие фигуры. Слышен шёпот.

— Вечно вы, женщины, так! — доносится голос Мичи. — Чуть что — и в слёзы! Нежности, сентиментальности. Все вы такие.

— А что я могу поделать? Мне так тоскливо, Мича!

— Знаю. А разве другим легче?

— Что я могу поделать?..

— Можешь не плакать, — тепло говорит Мича и покровительственно сжимает мокрую от слёз Ленину ладонь. — Пошли домой, поздно уже. — И зачем тебе плакать? Если бы мы все плакали… Видишь, ты должна знать… — Мича неожиданно замолкает.

— Что я должна знать?

— Так… ничего…

— Скажи, дорогой Мича! — неожиданно для неё самой вырывается у Лены.

Мича окончательно смущён. Темно, поэтому Лена не видит, как он краснеет.

«Дорогой Мича!» — звенит в ушах у мальчика, а в груди — радость. Душа готова запеть.

«Какая она хорошая, искренняя!» — думает он. Наконец решается, наклоняет голову и тихо, едва слышно, шепчет:

— Ты должна знать… это… знать, что и ты мне… это… очень, очень… нравишься!

Он не успел поднять глаза, как Лена исчезла. Убежала.

В темноте неясно мелькнула её праздничная белая блузка.

Ссутулился Боца Марич, побледнел, позеленел, сделался меньше макового зерна, сам в себя спрятался — из-за парты не видать!

Тяжело добру молодцу приходится! Наступили тяжкие времена, сообщают об успехах в учёбе и поведении.

«У кого, может, и успехи, — тоскливо сжимается сердце Боцы, — а у меня одно горюшко!»

И ещё, как на грех, приснился Боце в ночь под воскресенье страшный сон.