Валентин Рыбин - Берег загадок

Рева, воспользовавшись благоприятной обстановкой, разделил эскадрон на два отряда и напал на бандитов с флангов. Затарахтели выстрелы, зазвенели клинки. Басмачи ринулись вперед, топча овец. Бой завязался посреди отары.

— Караван держите! Верблюдов! — донесся из суматохи боя голос командира.

Несколько конников, в их числе и Черкез, подскакали к столпившимся в беспорядке верблюдам. Караванщик, белобородый старик, упал на колени, положил руки на голову. Двое, помоложе, бросились бежать. Одного Черкез свалил шашкой, другой, видя, что его настигают, присел на корточки и закрыл лицо рукавом. Конь едва не растоптал его. Черкез подлетел к оторопевшим женщинам. Они, как большие куклы, сидели на горбах и не шевелились.

— Джерен! Где Джерен?— торопливо заговорил джигит.

Он сбросил с лица жены яшмак, ревниво заглянул в глаза: «Слава аллаху, цела и невридима!» Джерен бледная и растерянная никак не могла понять — что происходит. В глазах у нее метался страх и оживало радостное недоумение: «Откуда ты, Черкез-джан?»

Он снял ее с верблюжьего горба, сказал «сиди здесь» и пустил коня к месту боя, который уже заканчивался. Несколько басмачей отстреливались, засев за бугорком под пышным тамарискам. Кони без всадников, с тревожным ржаньем, ошалело бегали по равнине. Их ловили красноармейцы, приманивая свистом и ласковыми словами.

Эргаш на дался в руки чекистов живым — пустил последнюю пулю в себя. Рева вывернул карманы его модных английских «галифе», извлек какие-то бумаги и сунул в полевую сумку.

Потом наступила тишина. Усталая тишина. С десяток связанных басмачей лежали возле чабанского шалаша. Некоторые были в крови. Зеленые мухи жадно жужжали над их головами.

Красноармейцы, разбившись на группы, зажигали костры и подвешивали над огнем котелки. Многие разделись: поснимали гимнастерки и ботинки. Рева тоже снял сапоги, бросил портянки на траву и лежа на животе составлял опись трофеев, захваченных у басмаческой банды.

— А куды кизимок-то денем? — спрашивал с любопытством ординарец.

— Властям передадим, —удовлетворенно отвечал Рева. — Известят ихних родных, приедут возьмут. Чего уж проще!

Черкез тем временем беседовал в сторонке с женой. Теперь, когда все страшное осталось позади, ему хотелось поскорее уехать домой, в родной аул. Джигита никто не удерживал, лишь собственная совесть. Он хотел отблагодарить командира и бойцов за то, что вырвали его жену из басмаческих рук, но не знал как и чем. Словами, как ему казалось, не измерить чувство благодарности к этим людям.

— Ох, Джерен, знала бы ты какое мучение испытали они ради меня и тебя! — говорил он удрученно — А некоторые даже пролили кровь. Посмотри на того аскера. — Он указал подбородком на красноармейца с перевязанной головой.

— Что же теперь нам делать? — сокрушалась жена джигита. — Может ты пойдешь и пригласишь их к себе? Только чем угощать?

— Ай, найдем чего-нибудь,— согласился джигит, встал и решительно подошел к командиру. Тот поднял глаза, предложил сесть.

— Давай поедем ко мне, — сказал Черкез, опускаясь на корточки. — Чаю немного попьем.

Рева засмеялся, хлопнул джигита по плечу.

— Вон ты какой! Ладно, в другой раз. А сейчас нет. Разве сам не видишь, как измучились люди?

— Не могу так уйти, обиделся Черкез. — Если бы не ты — пропало бы мое счастье. Спасибо тебе, товарищ командир.

— Ну и чудак же ты, парень! — удивился Рева. — Это мы тебя должны благодарить за то, что помог догнать банду. Да и сам ты лихо помахал саблей. Постой-ка, помолчи с минуту...

Рева вынул из сумки лист бумаги, послюнил химический карандаш и написал справку о том, что член кооператива Реджепов Черкез участвовал с чекистами в разгроме басмаческой банды. К справке прихлопнул треугольную печать.

— Возьми, это тебе пригодится, — сказал Рева.

Джигит прижал справку ко лбу и положил в тельпек. Рева встал.

— А теперь поезжай в Чешме.

Черкез с неохотой удалился. Подойдя к жене вновь озабоченно сказал:

— Он не принял моего приглашения... Да и... разве так благодарят?! Я подарю ему своего коня, Джерен.

Женщина испуганно схватилась за ворот платья. Черкез подошел к скакуну, прижался щекой к его теплой морде.

— Эй, джигит, иди-ка скорей сюда!— позвал вдруг Рева.— Дай твою справку.

Черкез с недоумением подал бумажку. Рева приписал к ней еще несколько строк и подвел джигита к белому скакуну.

— Прости, — сказал Рева. — Я совсем упустил из виду, что ты не один. Тут я написал в справке, что эскадрон дарит тебе коня... Возьми. На нем ездил Эргаш. Но разве достоин басмач такого красавца?! — Рева хлопнул скакуна по крутой холке. — Отныне будешь ездить на нем ты. Давай садись и поезжай — агитируй в кооператив бедняков. Рассказывай им о новой жизни.

Шла зима первого военного года. Зима сухая, с пронизывающими колючими ветрами. Иногда выпадал снег, но тут же таял, и мостовые, вылизанные ветром, поблескивали неприютно и холодно. А на городской окраине, там, где к каменным домам подступали круглые кибитки туркменского селения, после снега долго не просыхала грязь. С утра до ночи месили ее приезжие на ослах и верблюдах. Они вереницей тянулись в город, где с наступлением рассвета оживали базарные прилавки.

Наш дом возвышался над базарной площадью, и я просыпался чуть свет от шума и говора многолюдной толпы. Включал радио, слушал сводку Совинформбюро, потом вставал и шел в очередь за хлебом.

Магазин был рядом. Открывали его в восемь, но очередь у его дверей выстраивалась с полуночи. Я ругал себя за то, что так поздно просыпался. Мой дружок Эзиз к тому времени успевал проводить в стадо корову, попить чай и выспаться за углом магазина, присев на корточки и спрятав голову в овчинный воротник пальто.

Он всегда встречал меня с обидной улыбкой. Я терялся перед ним и начинал оправдываться.

К открытию магазина приходила Огульнязик, жена бывшего директора нашей школы. На руках у нее был годовалый малыш, двое других, постарше, держались за подол платья, а сзади, в нескольких шагах от женщины, плелся громадный черный пес Джучи.

Джучи был умным, спокойным псом. Со стороны казалось, на него можно сесть и он никогда не тронет. Но стоило протянуть к нему руку, как этот спокойный лес становился сущим дьяволом. В глазах Джучи загорались зеленые волчьи огоньки, шерсть поднималась дыбом, а из пасти вырывалось предостерегающее урчание.

Из посторонних он подпускал к себе только одного Эзиза. Не потому, что Эзиз, был смелее нас. Нет. Эзиз, с тех пор как муж Огульнязик уехал на фронт, частенько помогал ей ломать саксаул, носил из колодца воду. Да мало ли было дел у Огульнязик? Эзиз помогал ей по хозяйству и постепенно приручил к себе Джучи.