Дина Сабитова - Где нет зимы

Когда я шел через кухню первый раз, этого конверта там не было, я бы заметил.

И тогда я спросил тихонько:

— Аристарх Модестович! Это опять вы?

Но в ответ только легкий шорох раздался из угла, словно там пробежала мышь.

Я постоял еще немного: может, Домовой все-таки ответит?

А потом взял конверт и пошел к себе: включать верхний свет я боялся, а там у меня был фонарик.

В своей комнате я занавесил поплотнее окно и приступил к изучению конверта.

В нем лежал сложенный вдвое листок бумаги. На листке твердым маминым почерком с наклоном в левую сторону было написано:

Павел!

Если что, вот информация о твоем отце:

Алексашин Василий Сергеевич, 1965 г. р.

Красноярск. Тел. +7 391 3451809

И — другой ручкой на второй половине листа:

Отец Гуль: icq 61651810, скайп: kemal-keman

И всё. Больше мама мне ничего не написала. Я всматривался в листок бумаги с упрямо падающими назад мамиными буквами, и в голове у меня было пусто. Ну вот, хотел я узнать про своего отца? Пожалуйста! Давай, Паша, звони и говори:

«Здрасьте, я ваш сын Павел». Мама ни словом не намекнула, знает ли Василий Сергеевич Алексашин про Павла Васильевича Соловьева. Мне же не пять лет, я хорошо представляю, что так бывает: ребенок рождается, а отец про это знать не знает. Тем более он так далеко — Красноярск. А еще Алексашин может знать про меня, но не испытывать ни малейшего желания иметь со мной дело. Бросит трубку, и буду я как дурак…

Ладно. Все равно звонить в Красноярск сейчас не время: даже у нас почти ночь, а там-то еще позднее. Может быть, этого человека удастся найти как-нибудь официально? Должны же в опеке проверить информацию, если нашелся родственник?

Со мной ясно, но есть еще вторая часть записки. Даже без нормального имени — только с ником. Кемаль-кеман. Мама в своем репертуаре.

Куда, кому я понесу эти циферки, этот скайповый ник-нейм?

Никуда и никому.

Я сам. Прямо сейчас. Комп стоит у мамы на столе.

Кемаль-кеман.

Лезть сразу в скайп я не стал. Сперва надо было провести разведку. Итак, Кемаль. Набрал в поиске. Так звали турецкого президента, и было это давным-давно. Он уже умер.

Кеман. Это восточный музыкальный инструмент. Что-то типа скрипки.

Кемаль-скрипка.

Ну-ка поищем его теперь по номеру в аське.

Так… Кемаль-скрипка заполнил тут на страничке с информацией довольно много строчек. Город: Istanbul.

Мне хватило нескольких секунд, чтобы понять: это Стамбул. Столица Турции.

Турции.

Где мы — а где Турция! Это еще хуже, чем Красноярск.

Пол — мужской, ну это попятно.

Возраст — 28 лет.

Я смотрел на эту цифру и лихорадочно считал. Маме сорок шесть лет. Гуль восемь. Плюс еще почти год. Двадцать восемь минус девять — это будет… Это будет девятнадцать лет. А сорок шесть минус девять — тридцать семь. Тридцать семь и девятнадцать…

Нет. Я нашел не того человека. Этот Кемаль-скрипка слишком молодой.

Но вот он — номер. Вот он — написанный маминой рукой. Все совпадает.

Аська Кемаля-скрипки смотрела на меня красным цветком. То есть поговорить нельзя.

И я решил проверить скайп.

Зеленый значок. Этот человек сидит сейчас далеко отсюда, в Стамбуле, в какой-то восточной сказке, где, тем не менее, есть компы и Интернет. Что я ему скажу? И, кстати, на каком языке?

— По-турецки-цацки-пецки, — пробормотал я, собираясь с духом.

А потом написал в чате. По-английски.

«Добрый вечер, Кемаль! Вы знаете Марину Соловьеву?»

И ответ пришел сразу же.

Ну конечно, английский — язык международного общения.

«Марину знаю. Вы кто?»

Даже не знаю, обрадовался я или огорчился. До этого самого мига я пытался верить, что это не тот человек.

«Я ее сын. Меня зовут Павел»

«Да, Марина рассказывала про тебя, Павел. А где Марина?»

«Когда вы разговаривали с ней последний раз?»

«Павел, где Марина?»

«Кемаль, когда вы виделись с ней последний раз?»

«Ответь, пожалуйста: что случилось? Где Марина?»

Я глубоко вдохнул и написал:

«Мама умерла».

Написанное на чужом языке, это выглядело не так страшно, как по-русски.

Кемаль замолчал.

А потом замигал значок видеовызова. Я нажал на ответ.

Мы сидели и смотрели друг на друга. Без слов. Я не знал, что сказать этому молодому кудрявому дядьке.

Ну что я мог ему сказать, если он смотрел на меня глазами моей младшей сестры?

Потом он спросил:

— Что произошло?

Наш разговор длился почти час. У Кемаля был странный акцент, но в общем мы понимали друг друга.

Они познакомились с мамой девять лет назад, когда она первый и последний раз ездила в Турцию. Я не помню той маминой поездки, я ведь был совсем мелкий тогда. Кемаль учился в консерватории, он на самом деле скрипач — отсюда и его ник. А в то лето он подрабатывал: играл в маленьком оркестрике в ресторане, куда мама пришла ужинать.

— Я хотел, чтобы она стала моей женой. Но она только смеялась, — сказал Кемаль.

— Она была тебя старше в два раза! — разозлился я.

— Ты еще маленький, ты не понимаешь, — ответил мне Кемаль.

Куда уж мне понять…

Мама уехала и после этого разговаривала с ним только по Интернету. Сначала писала мейлы, потом через аську, потом появился скайп. Но общались они нечасто. Последний раз он видел ее — вот так же, на экране компьютера, — год назад. Она не отвечала на его вызовы, но он видел каждый день, что она выходит в сеть, и надеялся, что у нее все хорошо.

Из разговора я понял две вещи.

Кемаль не знает даже, в каком городе мы живем.

И он даже не подозревает, что на свете есть Гуль.

Если бы мне рассказали про такое, я бы только посмеялся: прямо какой-то сериал для пенсионерок.

Так что я, пока слушал его, лихорадочно думал: сказать ли ему правду? Если мама этого не хотела, то какое я имею право? Но ведь зачем-то же мама оставила мне его координаты. Значит, хотела, чтобы я ему сказал? Или мама хотела, чтобы я решил сам?

Чтобы выиграть время, я спросил:

— Кемаль, ты женат?

Да. Сейчас он женат. Он женился полтора года назад.

— А дети у тебя есть?

— Дочке три месяца. Ее зовут Акгуль. Это означает «белая роза».

И тогда я сказал, что это красивое имя.

А Кемаль-скрипач, папа моей сестренки, улыбнулся.

Он был очень похож на нее. Он улыбался так же, как Гуль. Он взмахивал рукой с тонкими музыкальными пальцами — точь-в-точь как Гуль. Он, который не видел ее ни разу в жизни, даже голову к плечу наклонял так же.

И я решил, что никогда не скажу ему правду.

Вернуться в наш дом он нам не поможет, а лишние тревоги никому не нужны. Пусть Кемаль-скрипач живет спокойно. Дочка у него уже есть.

А сестра будет только моя.

За нашим корпусом — игровая площадка. Там песочница, качели, горка и скамейки. А еще по краю площадки растут яблони. Когда мы только приехали сюда, яблоки были мелкие и кислые. А теперь их уже почти можно есть.