Рахмат Файзи - Его величество Человек

—Уста...

—На голове у меня чалма, подпоясан платком, считаю себя человеком. Надо же! И о чем я думал? Такой большой человек, как Ахунбабаев [33] Ахунбабаев Юлдаш (1885—1943) — крупный советский государственный деятель. Первый председатель Центрального Исполнительного Комитета Узбекской ССР. «Ата», «Аксакал» называли любовно его узбеки. , встречает детей с распростертыми объятиями, а я...

Проводив Исмаилджана до калитки, Махкам-ака больше не вернулся в кузницу. Поднялся на айван и позвал жену. Говорил Махкам-ака так, будто сам видел все: бомбежку роддома, землянку, окутанную огнем и дымом сражения, самолет, увозящий трех младенцев... Ничего он не забыл из рассказа Исмаилджана: ни просьбу его старухи матери привезти тех малюток к ним в семью, ни почин Юлдаша-ака, возглавившего работу по устройству спасенных детей. И о своих думах не умолчал Махкам-ака, выложил все без утайки.

Мехриниса слушала, не спуская с мужа глаз, потом опустила голову и уткнулась лицом в край курпачи.

Когда Салтанат поступила на работу, кое-кто посмеивался: «Потеха! Салтанат училась, училась, а выучилась только на почтальона!» Особенно допекала Салтанат ее бывшая одноклассница Азада. Шлепнув как-то по наполненной до отказа сумке девушки, она прошла мимо, сморщив нос и прошипев: «Профессорша!» Вечером Салтанат, волнуясь и чуть не плача, рассказала об этом Батыру. Батыр выслушал ее и весело расхохотался.

—А, и ты смеешься надо мной! — Салтанат обиженно отвернулась.

—Чудачка ты! Надо было объяснить: поступила, мол, на почту для того, чтоб свои послания Батыру-ака не передавать через соседских мальчишек.— Батыр говорил, не сдерживая смеха.

—Теперь писать не буду, и передавать будет нечего! Разве тебе нужны мои письма? — сказала Салтанат, искоса поглядывая на Батыра.

—Когда ты сама рядом, писем мне твоих не надо!

—Значит, не стал бы и читать, порвал бы? — Голос Салтанат задрожал.

Батыр понял, что его шутки могут кончиться плохо.

—Салтанат, нельзя же все принимать так близко к сердцу,— заговорил он серьезным тоном.— Быть работником связи не позорно. Редкая семья теперь не ждет вестей с фронта. Что может быть благороднее, чем доставлять письма людям, у которых каждый стук в калитку будит надежду: а вдруг принесли им весточку от близких! Кроме того, идет война, и не время разбирать, большая или маленькая работа, хорошая или плохая. Ведь, если так рассуждать, и я могу сказать: «Я студент, мне нет дела до войны, не пойду в солдаты...»

Тихонько отведя в сторону прядь волос Салтанат, Батыр оторвал от ее самодельных бус из гвоздики один цветочек и положил в рот.

Салтанат вздрогнула, отстранилась, удивленно глядя на Батыра. Он, как ребенок-лакомка, чмокая, сосал гвоздику.

—Так моих бус надолго не хватит. Посмотри, осталось совсем мало.— Салтанат кокетливо усмехнулась, теребя бусы, и ее обида быстро прошла.

—От этого запаха я просто пьянею. Ну, идем.

Сколько дней минуло после этой встречи с Батыром!

Но Салтанат помнила все до мельчайших подробностей. Тогда они шли именно по этой улице, под сенью вот этих же талов. Рука девушки непроизвольно потянулась к шее, словно она хотела дотронуться до тех самых бус из гвоздики... Теперь Салтанат не надевала их. Сняла в ту ночь, когда вернулась с проводов Батыра, и больше не надевала. Ради кого их носить? Батыр так любил ее самодельные бусы, что даже в письме вот не забыл вспомнить об этом незатейливом украшении.

Салтанат, вне себя от радости, все перечитывала и перечитывала письмо, воображая, что Батыр стоит рядом и с ним можно разговаривать сколько хочешь. Какое теплое письмо он написал ей... Салтанат замедлила шаги, остановилась под талом, достала письмо и еще раз прочла его, хотя почти наизусть знала каждую строчку. Затем, аккуратно сложив, спрятала.

Достав из сумки другое письмо, она долго всматривалась в конверт, надписанный знакомой рукой Батыра. Оно было адресовано семье Махкама-ака. «Вот они обрадуются! Правильно сказал тогда Батыр-ака: приятно доставлять людям добрые весточки. Сама-то я как обрадовалась!» И это письмо Салтанат положила в сумку и торопливо зашагала по улице.

Неподалеку от дома Махкама-ака она остановилась. Как поступить дальше: войти прямо во двор или постучаться в калитку и вручить письмо, не входя? Знает ли Мехриниса-хола об ее отношениях с Батыром? Если что-то знает, то совсем неудобно. «Ну и что же? Прямо и войду. Ведь я почтальон. Если не сегодня, то в следующий раз придется войти. Ведь от Батыра-ака еще много будет писем...» Раздумывая об этом, Салтанат вдруг увидела Мехринису. Та, появившись из-за угла, шла ей навстречу.

—Ассалому алейкум, хола! — выпалила Салтанат, приближаясь к Мехринисе и чувствуя, как загорелись ее щеки.

—Здравствуйте! Как поживает ваша мама? — спросила Мехриниса, не замечая смущения девушки.

—Жива-здорова...— уже еле слышно ответила Салтанат.— Хорошо, что я вас встретила. Я шла... Я к вам собиралась.— Салтанат волновалась, путаясь в словах.— Вам...— Ей хотелось сказать «от Батыра-ака», но она не выговорила имени и промямлила: — Письмо...— Вынула из сумки сложенное треугольником письмо и подала Мехринисе.

—От Батырджана?

—Наверное.

У Мехринисы засияли глаза, вмиг она вся как-то преобразилась. Салтанат почувствовала это и еще больше смутилась:

—До свидания, хола. Я пойду.

—Ну, почему же? Идемте, идемте к нам.— У Мехринисы даже голос стал веселее и громче.

—Спасибо! Разнести все это надо.— Салтанат кивнула на сумку, битком набитую газетами и письмами, и попятилась на шаг, не решаясь сразу отойти от Мехринисы. Но той было сейчас не до переживаний Салтанат. Она ничего не замечала, сжимая в руке письмо.

Салтанат вежливо попрощалась и как-то боком, неуверенно пошла по улице. Когда она скрылась за углом, Мехриниса наконец взглянула на адрес. Но волнение застилало 'ей глаза, буквы прыгали, и она ни строчки не могла прочитать. «Любит же он поболтать!» — подумала Мехриниса о муже. Махкам-ака проходил мимо чайханы и, по-видимому, задержался у Арифа-ата. Она хотела дождаться мужа, чтобы прочитать письмо вместе с ним, но нетерпение жгло ее. Мехриниса подождала еще минуту и начала читать.

«Моя любимая Салтанат! Ты заждалась письма, знаю. Маленькое письмецо, которое я отправил еще с дороги, и телеграмму ты, наверное, получила. Не обижайся, что задержался с этим письмом. О, если б была возможность, писал бы каждый день, передавал бы в строчках сокровенные чувства, наполняющие мое сердце... Ты не верила, смеялась, когда я говорил, что ты отняла половину моего сердца. Оказывается, я ошибся. Ты отняла у меня все сердце, целиком. Мысли мои заняты только тобой. Каждую ночь я вижу тебя во сне. Как прекрасны сновидения! Только теперь я начинаю понимать это. Не знаю, что было бы со мной, если бы не сны. Сердце бы разорвалось!»