Софья Могилевская - Чапаёнок

А вдруг откроется сейчас это крайнее оконце, выглянет Василий Иванович Чапаев, увидит Митю и крикнет его! «Здоро́во, — скажет, — Митюша! Ну, как жизнь? Не пора ли тебе настоящим делом заняться?» И ответит ему Митя: «Попа, пора, товарищ Чапаев! Мне страх как надоело кашеварить!» — «Куда же тебя назначить, Митя?» — спросит Чапаев. А Митя ему: «Куда хотите назначайте, товарищ Чапаев, а уж я не подкачаю!» — «Ладно! — скажет товарищ Чапаев. — Назначаю тебя в конную разведку…»

Ох, до чего бы славно!

Сколько Митя ни вглядывался, не открылось стеклянное оконце и не выглянул из него Василий Иванович. Был в это время Чапаев далеко, совсем в другом месте.

Ещё утром его вызвали в штаб армии, чтобы согласовать совместные действия против неприятеля. Было решено завтра дать сражение под Орловкой и Ливенкой.

К вечеру все вопросы были выяснены, и Чапаев стал собираться к себе в часть, в село Подшибаловку.

— Подожди маленько, Василь Иваныч, — предложил кто-то из командиров. — Конных вперёд вышлем — пусть пощупают. Как бы на беляков не налететь…

— Нельзя ждать! — коротко сказал Чапаев. — Каждая минута дорога.

— Ждать не хочешь — возьми хоть верховых с собой. Смотри, сцапают тебя с твоим тарантасом!

Чапаев только головой покрутил:

— Пустое! Ничего не будет. Отстреляемся в случае чего. Не впервые этой дорогой едем.

— Бубенцы сними хоть! — не унимался командир. — За три версты слыхать, что едешь.

Чапаев только засмеялся в ответ:

— Вот и хорошо! Пусть звенят. И пусть знают, что Чапай едет, — посторонятся!

Ездили на тарантасе всегда втроём — товарищ Чапаев, ординарец Петя Исаев и кучер Аверька. С ними всегда был пулемёт «максим».

Кучер Аверька сидел на козлах. Лицо у него было красное, обветренное, нос луковицей, а на шее, даже в самую жару, толстый шерстяной шарф, чтобы не задувало. В этом шарфе Аверька и ночью спал.

На откидном сиденье, спиной к Аверьке, помещался Петя Исаев. Сидел он напротив пулемёта и в любую минуту мог начать из него строчить. В ногах у Пети стоял ящик с запасными пулемётными лентами.

А пулемёт «максим» находился на главном сиденье тарантаса. Стоял он на двух колёсиках, похожий на маленькую пушку. У него был внушительный вид: одним словом, кто свой — ничего, а чужой — не суйся.

Товарищ Чапаев сидел рядом с пулемётом, а если приходилось отбиваться от неприятеля, пересаживался к Пете.

Как только выехали из того села, где находился штаб армии, Аверька подхлестнул свою тройку, крикнул: «Эге-ге, соколики?» — и тарантас помчался вперёд. Так на тугих вожжах отмахали они с десяток вёрст.

Вблизи села Клопихи дорога раздвоилась: налево полезла в гору и уткнулась в самое село; направо, обогнув холм, скрылась в кустах.

— Василь Иваныч, — осипшим от пыли и ветра голосом спросил Аверька, попридержав коней и повернув голову к Чапаеву, — по какой дороге поедем: по той или по этой?

— По какой короче? — спросил Чапаев.

— Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, — ответил Аверька.

— Так и дуй!

Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и кони повернули налево, на село Клопиху.

Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой — ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас.

«Эх, чорт, леший!» — покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду.

У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь.

— Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, — сказал Петька. — За околицу выедем — полдороги останется.

На широкой улице было пусто. Тарантас легко катился по уезженной дороге, покачиваясь на упругих рессорах.

И вдруг — откуда только взялась! — сбоку прямо к тарантасу подбежала женщина в тёмном платочке. Задыхаясь, пробежала несколько шагов вровень с тарантасом, держась правой рукой за крыло, и быстро зашептала:

— Родненькие, да куда ж вы приехали? Ведь белые здесь…

И так же внезапно, как появилась, исчезла, оставшись где-то позади.

Не успела она договорить, как все трое — и Чапаев, и Петя, и Аверька — увидели неприятельских солдат, выходящих из проулка.

«Аверька, назад!» — крикнул было Чапаев.

Но было поздно. Солдаты увидели чапаевскую тройку. Опешив от неожиданности, они все разом остановились, потом заговорили между собой и, на ходу сдёргивая винтовки, ринулись к тарантасу.

Чапаев выхватил наган.

— Аверька! — крикнул он злым и хриплым голосом. — Гони! Гони, чортов сын! Гони что есть силы вперёд!

Аверька судорожно огрел кнутом коней, заорал неистовым голосом, и кони взвились и понесли…

Петю Исаева толкнуло назад, потом дёрнуло вперёд. С трудом удержавшись на сиденье, он схватился за пулемёт.

И «максим», задрожав всем своим стальным телом, застрочил.

Тут поднялось такое, что и передать трудно.

— Эге-ге-ге-ге-ге! — вопил Аверька.

«Тра-та-та-та-та!» — заливался пулемёт.

«Бах, бах, бах!» — гремел наган Василия Ивановича.

А сзади раздавались выкрики, трещали винтовочные выстрелы. Из хат выбегали офицеры, солдаты и, увидев пыль за чапаевским тарантасом, беспорядочно стреляли вдоль улицы.

Несколько минут кони неслись без оглядки, грозя опрокинуть тарантас. И лопни в этот момент рессора или случись ещё что-нибудь, пришёл бы всем троим — и Чапаеву, и Пете, и Аверьке — конец. Не миновать бы им смерти.

Далеко за селом, когда смолкли выстрелы и крики, Аверька остановил тарантас. Кругом разостлалась степь с прямой и ровной дорогой. Кони были в мыле, тяжело раздували мокрые бока, поводя налитыми кровью глазами.

Аверька снял картуз, обтёр рукавом вспотевший лоб и стал разматывать шарф. Так жарко ему ещё никогда не было…

— Как, Василь Иваныч? Ничего?.. — спросил он, тяжело дыша.

Чапаев снял папаху, оглядел со всех сторон. Нашёл пробоину, поковырял в ней пальцем и снова надел.

— Ничего! — ответил он. Голос у него был сердитый. Злые огоньки блестели в глазах. И, усаживаясь на прежнее место, рядом с «максимом», прибавил: — Глупо от шальной пули на тот свет переправиться. В бою — давай! Это я понимаю. Можно. А так… Ну, гони, Аверька! Не будут дураками — враз за нами конных бросят… Гони!

Митя всё ещё был в гостях, а Лёшка всё ещё возился со своей шашкой, когда Чапаев подъезжал к Подшибаловке. Издали они услыхали весёлые бубенцы чапаевской тройки. Звон их, лёгкий и заливистый, с каждой секундой доносился всё ближе и яснее.