Борис Алмазов - А и Б сидели на трубе

— Я не о том! — сказала она, доставая коробку «Казбека». — К тебе-то он какое отношение имеет?

Я пожал плечами.

— Я спрашиваю, — сказала очкастая, — почему тебя называют Пифагором?

— Дураки! Вот и называют! — сказал я, глядя в пол.

— Сам ты дурак! — сказал Серёга и заискивающим голосом объяснил: — Он, тётенька, думает, что открыл нечётный закон!

— Кто думает?

— Пифагор!

— Настоящий или вот этот фрукт? — сказала тётенька. — Совсем вы меня заморочили.

— Наш, — сказал Серёга. — Тётенька, отдайте, пожалуйста, мячик.

А я всё стоял и прикидывал, как бы так метнуться, чтобы схватить мячик — и в окно! Тем более что окно открыто.

— Отстань ты со своим мячиком! — заругалась на Серёгу тётенька. — Ты что, серьёзно предполагаешь, что открыл математический закон?

— Чего мне предполагать! — сказал я, глядя в её круглые очки. — Я не предполагаю! Я открыл!

— Посмотрите какой! — удивилась очкастая. — Прямо Галилео Галилей. «И всё-таки она вертится!»

— Тётенька, — заныл опять Серёга, пытаясь выдавить слезу, — отдайте мячик!

— Отстань ты со своим мячиком! — цыкнула на него тётенька. — Ну и в чём же, Пифагор, сущность твоего закона?

— Чего?

— Я спрашиваю: о чём твой закон?

— Трудно объяснить.

— Нет уж, пожалуйста… Я обещаю тебе постараться понять. Соблаговолите уж объяснить!

— Тётенька! Отдайте мячик! — опять заныл Серёга.

Тётенька вдруг схватила его за плечи, вытолкнула в коридор и закричала там:

— Демидыч! Демидыч! Выведи его! Не даёт работать! За уши не смей! Слышишь, не смей делать ему больно!

Она вернулась в комнату и села передо мной.

А я стоял как дурак и проклинал себя, что не выкинул мяч в окно, пока её не было. Но что-то меня удерживало.

— Тётенька! — раздался Серёгин голос из-за забора. — Будьте человеком, отдайте мячик.

— Это чёрт знает что! — закричала тётенька и суетливо закрыла окно.

— Послушай, Пифагор! У меня полно дел! Ты отнимаешь у меня время! — сказала она, беря меня твёрдыми руками за плечи.

— Отдайте мячик, и я уйду! — сказал я.

— Ты меня не так понял, — сказала тётенька. — Быстро излагай свой закон. И не торгуйся! Торгуется тут, понимаешь!

Я молчал.

Тогда она схватила мячик и выкинула его в раскрытую форточку.

— Спасибо! — заорали за окном мальчишки.

— Ну! — сказала тётенька.

— Если много разных цифр складывать, то можно, не считая, отгадать, какой будет ответ, чётный или нечётный!

— Так! — и она вдруг улыбнулась. — Каким образом?

— Нужно сосчитать, сколько в примере нечётных чисел…

— Нечётных, так! А чётные?..

— Если нечётных чисел чётное количество, значит, и ответ будет чётный! Вот и весь закон, — сказал я. — Мне можно идти?

— Погоди! Погоди! — сказала тётенька.

Стуча сапогами, она подошла к доске — в комнате висела школьная доска, только не как у нас, не разлинованная. И стала быстро писать целую колонку чисел, даже шестизначных и восьмизначных…

Кто-то сунулся в дверь, но она так на него закричала: «После! После!», что я даже не успел рассмотреть, кто там за дверью испарился!

— Ну, — сказала она, закончив писать и поглядывая на меня, как мышка из норки.

Я сосчитал нечётные.

— Ответ будет нечётный!

— Так! — закричала она, стирая цифры. — А если я напишу так:

а+а+b+а+b+b+b+а=?

— Мы алгебру ещё не проходим, — сказал я.

— Это не разговор! Думай!

Я смотрел-смотрел на доску и вдруг сообразил:

— А какие буквы нечётные?

— Умница! Умница! — Тётенька рассмеялась и сразу стала молодой.

Она подбежала к доске и написала:

при а — чётн. b — нечётн.

— Ответ будет чётным! — сказал я.

— Механику! Механику давай! — Тётенька обхватила меня за плечи.

— Мы механику не проходим! — сказал я.

— Пифагор! — сказала усталым голосом она и сняла очки. — Пифа! Ну что ты всё «проходим, не проходим», — она подавила ладонями глаза. — Ты что, не задумывался, отчего так происходит? Что ты торчишь как столб. Садись! Вот погоди.

Она порылась в ящике стола, вытащила открытую плитку шоколада. Отломила кусок и прямо затолкала мне в рот.

— Ешь! Чаю хочешь?

— Хочу! — сказал я. И, прожевав шоколад, сказал: — Вообще-то задумывался!

— Ну! Ну?! — допытывалась она, заглядывая в самые глаза.

— А вы смеяться не будете?

— Над чем? — растерялась тётенька. И я понял, что она смеяться не будет. — Послушай, у тебя какие-то странные представления… Над чем смеяться?

И тогда я тоже придвинулся к ней и сказал тихо:

— Все числа чётные!

— Как это? — шёпотом спросила тётенька.

— Все чётные! Только некоторые из них лишнюю единицу прихватывают!

— Зачем?

— Не знаю, — сказал я, — может, от жадности. И становятся нечётными!

— А может, не прихватывают, а теряют… От безалаберности… А? И становятся нечётными, а?

Я подумал и сказал:

— Может быть! Но мне лучше думать, что у них эта единица — лишняя.

— То есть, — сказала тётенька, — если мы все числа обозначим буквой «а», то а+1 = b. Так или не так? — она писала с такой скоростью, что я за ней едва глазами-то поспевал. Мелок по доске так и прыгал. — Я правильно поняла?

— Угу! — сказал я, потому что тоже понимал, что она пишет. — Вот эти-то единицы и складываются. От них ответ и зависит.

— Блестяще! — сказала она, откинула со лба прядь волос и засмеялась.

— И ничего смешного нет! Я когда в классе рассказал, то все тоже ха-ха-ха! А что смешного?!

— Ну что ты! Что ты! — растерялась тётенька. — Я же не в смысле ха-ха-ха! Я просто радуюсь тому, как ты хорошо всё продумал! Я радуюсь — понимаешь? Так как же ты до этого догадался?

— А… так… — сказал я.

— Ну всё же! А? В углу стоял! Да?

— Стоял, — сознался я.

— За что?

— Ел. На уроке.

Она вдруг прижала меня к себе.

— Господи, — говорит, — какой же ты маленький!

— Ну почему! — сказал я. — Ещё и меньше есть. Я третий от конца!

— Послушай, Пифагор, — сказала она, пытаясь пригладить мне волосы. — А как тебя зовут на самом деле?

Я сказал.

И тётенька вдруг побледнела.

— Боже мой! — прошептала она. — Всё повторяется!

И почему-то на глазах её показались слёзы.

— Не надо, — сказал я. — Не плачьте.

— Нет-нет, — она виновато помотала головой, стряхивая с глаз слёзы.

— Я не плачу! Это так…

И тут в окно ударил камень. Она ойкнула от неожиданности. Хотя камень был маленький и стекло не разбилось.

Она распахнула окно, и я услышал Серёгин голос:

— Ты! Очкастая! Отпусти Пифагора! А то мы вам сейчас все стёкла высадим! Отпусти!

— Вы что, с ума сошли! — закричала тётенька. — Вот он, ваш Пифагор, что я, съем его, что ли?

И она поставила меня на подоконник.

Я видел, что на пустыре стоят человек пятьдесят мальчишек, и не только из нашего класса, но почти все с нашей улицы. В руках у них были камни, а у Серёги — рогатка.