Валентина Чаплина - Голубая ниточка на карте

Елена Ивановна и брать с собой награды не хотела. Это уже перед самым отходом на пристань дочка её (Лилина мама) сунула в чемодан коробочку: «По такому маршруту плыть будете, может, и пригодятся». И вот пригодились.

Долго зал не мог угомониться. Женщина-методист опять накрыла бабушкины плечи платком, под которым спрятались все награды. А собравшиеся все хлопали и хлопали.

У Лилии лицо было такое розовое, как у бабушки. Её тормошили со всех сторон. Что-то спрашивали.

Ромка обернулся к ней:

— Сколько наград у бабушки?

— А ты неграмотный? Сосчитать не мог?

— Я не успел.

«Не знает, сколько», — понял Шур.

Он сел на своё прежнее место в четвёртом ряду и потянул Ромку за рукав.

— Не оборачивайся. Ты что, обалдел? Спиной к выступающим!

И Ромка, наконец, отстал от Лилии.

Обед первой смены кончался в то время, когда теплоход был в последнем шлюзе перед Волгоградом. Есть сегодня совсем не хотелось. Выбегая из ресторана, Шур всегда, словно бы случайно, мгновенным взглядом скользил по столику, где сидела Лилия. Сейчас почему-то рядом с ней не было бабушки. Перед пустым стулом неподвижно остывал на столе нетронутый обед.

Елена Ивановна стояла на палубе, крепко вцепившись в перила ограждения. Теплоход плавно и легко выходил из шлюза, по обеим сторонам которого спокойно высились тополя. Они смотрели на идущий теплоход.

«Как часовые стоят, — подумал Шур, — неподвижно, навытяжку. А в Чебоксарах совсем другие тополя. Таких нет. Почему эти зовутся пирамидальными, они же скорее… свечковые? Очень похожи на зелёные огромные свечи. Узкие, длинные, красивые. Жаль, что у нас нет таких».

Елена Ивановна, держась за перила, всматривалась вдаль. Внимательно, напряжённо. А там, куда летел её взгляд, в туманной дали уже виднелась знакомая по открыткам фигура Матери-Родины. Она раскинула руки в стороны, в правой держа меч.

Шур слетал в каюту за биноклем. Молча протянул Елене Ивановне. Никаких слов говорить не хотелось, да он и не знал, что можно сейчас сказать этой седой женщине, которая вот-вот должна встретиться со своей боевой юностью. Она смотрела в бинокль недолго. Молча отдала, кивнув в знак благодарности. Глаза у неё были какие-то удивительные. И слёзы в них, и молодые искорки, и радость, и печаль, и восторг, и боль — всё вместе.

Никто из туристов сейчас с Еленой Ивановной не заговаривал. Понимали: не надо мешать. Такое событие надвигается. На палубе была какая-то торжественная тишина. Пообедавшие люди сидели, стояли, тоже всматривались в туманную даль, но никто громко не разговаривал.

Неожиданно резко хлопнула дверь.

— Ты что, голодная остаться хочешь? — это Лилия направилась к бабушке возмущёнными шагами.

Но Никита Никитич успел её перехватить и тихо что-то сказать, после чего Лилия ушла с палубы. Елена Ивановна ничего этого не заметила. Она неподвижно смотрела вперёд.

Шур вдруг отметил про себя: а ведь мне совсем не жаль, что Лилия ушла. И его охватили страх и тоска. Почему так? Разве в нём что-то изменилось? Зачем? Когда? Может быть, из-за того, что он услышал разговор Лилии с бабушкой после концерта?

— Почему ты мне ничего не рассказывала о себе?

Это её вопрос бабушке, и в голосе нотки обиды и укоризны.

— А ты хоть раз поинтересовалась моей жизнью? Как я жила? Как и где воевала? — это бабушкин голос. Без обиды.

А в ответ — тишина. Но она какая-то не молчаливая была, эта тишина. Оиа будто говорила об обиде на бабушку, она будто злилась на неё, эта самая тишина.

«Нет-нет, — думал Шур, — этот разговор ничего не мог изменить во мне».

Потом ему вспомнилось, как хорошо играла Бетховена Лилия на концерте час тому назад. И тёплая волна радости, благодарности и чего-то ещё очень хорошего знакомо окатила Шура с головы до пят.

«Всё в порядке, всё во мне, как было», — успокоенно понял он.

…Вот он, Волгоград. Кажется, не теплоход идёт к нему, а он, город, бесшумно скользя, наплывает на теплоход. Мать-Родина уже совсем близко и без бинокля.

А сколько здесь причалов! Не сосчитать. А сколько около них теплоходов! Считать просто смысла нет: всё равно собьёшься.

«Волжанин» ткнулся в дебаркадер, царапнул его своим боком, качнулся, чуть подался назад, опять вперёд и… замер.

Дежурный матрос с дебаркадера перекинул чалку матросу на теплоходе, тот надел её на шею кнехта, торчащего из палубы. И пошёл к сходням, чтобы вдвинуть их с теплохода на дебаркадер.

Елена Ивановна оторвала взгляд от берега, огляделась, видимо, ища глазами Лилию. Но внучки на палубе не было. Вдруг откуда ни возьмись — Фанера.

— Елена Иванна, Лилию не ждите, она с мамой пойдёт… Куда-то… А я… с вами… если можно…

Лицо бабушки сначала удивилось, потом погрустнело. Она кивнула, дескать, мне всё понятно. А губы тихо сказали: «Конечно, можно».

Туристы с теплохода в Волгоград выходили медленно. В других городах быстро, а здесь никак, ну, никак не могли выйти. Почему? Тем, кто ещё не вышел на пристань, было непонятно, почему же? А те, кто вышел, сразу понимали всё.

Наконец, вышли и Шур с дедом. У Шура вдруг застрял в горле тугой ком, защипало в носу, и по щекам поползли две предательские капли. Это случилось так неожиданно. Без всякой подготовки. Он с испугом огляделся по сторонам. Лилии не было. С облегчением смахнул обе капли рукой. Дед тоже, кажется, не заметил.

Пристань встретила их морем живых цветов. Ни в одном приволжском городе такого не было. Цветы продавали женщины, в основном, пожилые. Видимо, они сами их выращивали. И вот… вынесли к туристическому теплоходу. Эти женщины понимали, ах, как хорошо они понимали, куда сейчас направятся туристы. Женщины поставили свои вёдра, корзины, бидоны, вазы, набитые яркой живой красотой, прямо у самых сходен.

Предательские капли на щеках появились у Шура не от того, что было столько цветов, а от того, как много их покупали. Почти каждый, выходящий с теплохода турист, ступив на пристань, останавливался, вынимал кошелёк и выбирал цветы. Естественно, что он невольно мешал выходу остальных. И толпа покидала теплоход очень медленно.

Женщины с цветами стояли не только у самых сходен, но и вдоль всей пристани. Мало того! Даже пристани им не хватило. Они заняли часть тротуара вдоль дороги, на которой сейчас стояли туристические автобусы.

Толпа с теплохода уже двигалась к этим автобусам. Она была яркой, нарядной, торжественной. Не такой, какою бывала в других городах. Эту нарядность придавали ей гвоздики, астры, георгины, садовые ромашки, гладиолусы, розы! Разве всё перечислишь!? Это просто невозможно.

Вот толпа остановилась, стала разбиваться на свои группы. Они были одинаковые по количеству людей. А сегодня — что такое? Почему все группы поредели кроме одной, которая разбухла, стала необычайно огромной? В чём дело? Разбухшей оказалась седьмая группа, в которой была Елена Ивановна. Всем туристам хотелось находиться именно здесь, чтобы быть поближе к живой участнице Сталинградской битвы.