Войтех Стеклач - Алеш и его друзья

Мы промчались мимо перекрестка, пробежали какую-то улицу и явно выиграли этот забег.

— Хватит, — остановил я ребят, — нас никто не преследует.

— А что я хотел сказать перед тем, как пнул банку? — хватал ртом воздух Ченда. — Ага! Называем клуб «Барахолкой»!

— А как? — спросил Мирек.

— Что как?

— Когда, например, дают имя кораблю, об него разбивают бутылку с шампанским.

— Где мы возьмем шампанское? — сказал я. — А?

— Да постой, можно ведь и бутылкой пепси обойтись, разве не так?

— Факт, — сказал Мирек, — питье как питье.

— А кроме того, напишем на двери название клуба, — предложил я.

— Вот это не стоит, — покачал головой Ченда. — Думаю, это должно остаться тайной. Чтобы только мы трое знали, что он называется «Барахолка».

— Четверо, — поправил Мирек.

— Как это — четверо?

— Но ведь Алеш…

— Да, Алеш, — произнес Ченда. — Не веди он себя в школе так по-дурацки, был бы сейчас с нами.

— Конечно, — сказал я, и нам всем стало грустно.

Мы с минуту помолчали, а потом Мирек предложил с субботы на воскресенье переночевать в клубе и дать ему имя — это было бы замечательно.

— Точно, — согласился Ченда. — Это было бы фантастически, только отпустят ли нас?

— Ага, — сказал я, — ага!

— Что-нибудь придумаем, — решительно заявил Мирек. — Что бы вы, к примеру, сказали о школьной экскурсии?

— Блеск! — ухмыльнулся Ченда. — Только так тебе отец и поверит, что экскурсия начинается в субботу вечером.

— Почему вечером? — внес я поправку в нашу ловко задуманную хитрость. — Мы выйдем из дому в субботу утром, съездим куда-нибудь на экскурсию, а вечером вернемся в клуб.

— Только бы отец поверил, — вздохнул Ченда.

— Нужно сказать, что с нами едет Мирослава, — предложил Мирек.

— Ну так где мы завтра встречаемся?

— В семь утра возле школы.

— Блеск!

Ченда, Мирек и я заговорщически подмигнули друг другу и побежали по домам. Что отец в эту сказку про экскурсию поверит, я не сомневался, но мама…

Когда папа пришел с работы, я спросил как ни в чем не бывало:

— У нас, случайно, нет компаса?

— Зачем тебе? — удивилась мама.

— Да у нас завтра экскурсия, — проговорил я небрежно. — С классным руководителем, разумеется.

— И ты сообщаешь об этом только сегодня? — возмутилась мама. — Ведь это известно по меньшей мере несколько дней, а?

— Конечно, — весело врал я дальше, — только я просто забыл.

— Хм, мне это несколько подозрительно, — покачала головой мама. — И что, весь класс едет?

— Нет, не весь, — сказал я, — только те, кто записался.

Я нарочно сказал, что мы едем не все, а то мама позвонит родителям Богоушека, и тогда весь наш план насмарку.

— Компас, говоришь, — прервал мамины расспросы отец, — обожди, я посмотрю в своих электропринадлежностях.

У папы в чулане есть большая коробка с электропринадлежностями: в молодости электричество было его коньком, а теперь у него в этой коробке всякий хлам, вроде катушки для спиннинга и писем, которые ему писала мама, когда еще была не замужем.

— А в каком часу вы едете? — спросила мама, озабоченно поглядывая, как папа начинает рыться в чулане, — она терпеть не может беспорядка в квартире.

— В семь у нас сбор перед школой, — ответил я, на сей раз в соответствии с истиной.

Через полчаса папа завалил хламом из коробки всю прихожую, а спустя еще полчаса наконец закричал:

— Ха, вот он! — и протянул мне малюсенький компас на ремешке.

Все это время я сидел на табуретке в кухне, рассказывал маме анекдоты и весело наблюдал, как она печет мне для экскурсии пирожки с повидлом.

У нас семья как семья, мы не любим лишних слов, так что мамины допросы длятся, как правило, недолго, потому что в домашнем хозяйстве всегда хватает дел и надо успеть сделать все до вечера, пока не начались телепередачи.

Иногда бывает жалко, потому что некоторые разговоры, на мой взгляд, не лишние, и, будь у родителей больше времени, я бы много чего им сказал по правде, только я уж не раз убеждался, что вранье занимает меньше времени. А жаль — ведь не будь я вынужден врать, моя совесть была бы чиста. Но что поделаешь, если у семьи, по сравнению со мной, численное преимущество, то есть папа с мамой имеют численное преимущество по сравнению со мной. Вот оно, невыгодное положение тех, у кого нет братьев и сестер.

А если вам неизвестно, что такое братья и сестры, знайте, это замечательные люди, потому что в большинстве случаев они младше вас и на них можно свалить какую-то часть крупной неприятности.

У меня, к сожалению, ни братьев, ни сестер нет, и потому я завидую Ченде, у которого они есть. У Ченды есть немало преимуществ по сравнению со мной.

Когда его родители собираются в кино, они говорят: «Ченде не следует смотреть этот фильм. Он помечен звездочкой, и, значит, детям его смотреть запрещается. Ты, Роман, отвечаешь за то, что как только уложишь спать малышку, пойдет спать и Ченда».

Роман согласно кивает головой: конечно, отвечает, родители могут спокойно идти в кино.

А на другой день в школе Ченда всех поражает тем, что увидел по телевизору. Только за родителями захлопнется дверь, Роман с довольным видом выдыхает:

«Ну, все в порядке. Слышь, братишка, мне надо на часок смотаться, уложи малышку ты, а потом можешь смотреть телевизор. Идет?»

«Идет», — радуется Ченда, живо укладывает сестренку спать, с минуту бормочет ей какие-нибудь сказки, где все перевирает от нетерпения, но сестренка возразить не может, она еще не умеет говорить и сразу засыпает, а Ченда включает телевизор и смотрит фильм, который детям смотреть не разрешается.

У нас в семье нечто подобное не может произойти даже по ошибке. У меня ведь нет ни брата, ни старшей сестры, которым было бы необходимо вечером уйти на часок, да и младшего брата или сестры тоже нет. Это не моя вина, и тем не менее в чем-то Чендины и мои родители схожи. Например, в том, что ходят в кино или в театр. Но на этом сходство заканчивается и начинаются принципиальные различия. У нас, прежде чем выйти куда-нибудь из дома, мама погладит меня по голове и скажет: «Боржик, веди себя хорошо и пораньше ложись спать». А папа скажет: «Кстати, телевизор я выключил, потому что там показывают фильм, который детям смотреть не разрешается». В таком случае глаза мне требуются разве что для слез, как сказала бы учительница.

Папа не просто выключает телевизор, не думайте, что я настолько бездарен, что не могу воткнуть вилку в розетку; он снимает заднюю стенку телевизора, вывинчивает то ли лампу, то ли еще что-то, причем я в это время не имею права находиться рядом. А чтобы у меня не возникало соблазна устранить дефект, отец заклеивает заднюю стенку куском мягкой резины и делает на ней оттиск своего перстня с печаткой. Со столь идеальным предохранителем ничего не поделаешь; даже раздобудь я резину, папин перстень с печаткой ведь не достанешь, он же его никогда не снимает с руки.