Виталий Нестеренко - Лесная неделя, или Для чего человеку ружье

— Потому не удивляйся. Волк, он движение регулирует. Если битком населить весь лес разными животными, больными и здоровыми, то кому-то ж надо их разделять: чтоб здоровые оставались, чтоб им больные не мешали. Докторов в лесу ведь нету!

Петрович прочистил дуло своего ружья и глянул через него прямо на солнце.

— Мне можно? — спросил Алексей. И тоже глянул. Солнце сквозь ружейное дуло слепило больно, до колкости.

— Отец твой, поди, сейчас на седьмом кордоне, не дальше, — сказал Петрович. — По рации, хочешь, вызовем?

Они пошли в лесниковый дом, и Петрович почти полчаса кричал в микрофон:

— «Волга», я — «Иртыш», «Волга», как поняли? Прошу связи, прием!..

Алексею было интересно: вроде Штирлиц на связь выходит, пароли всякие — «Волга», «Иртыш»…

Ответила наконец «Волга» сипловатым, не очень приятным голосом. А потом и папин голос сказал:

— Алеш, ну, как ты там?

— Нормально, — закричал прямо в микрофон Алексей. — Совсем нормально, мы на Михалыча акт составили!

— Какой акт?! — удивилась «Волга» голосом папы.

— Он живой лес рубил!

— А-а… — протянул папа понятливо.

Он был далеко. Так далеко, что потрескивало в динамике маленькой рации, как будто связь была с Северным полюсом, по крайней мере.

— Все нормально? — спросил папа.

— Ага!

Алексей не знал, что еще нужно говорить, когда тебя вызывают на связь, как Штирлица.

— Дай-ка мне… — сказал Петрович и отобрал микрофон. — Нормально, говорю, все в порядке, не беспокойтесь там… Связь кончаю. Привет…

Разговор кончился. И Алексею сразу захотелось домой или просто к папе поближе.

Петрович будто понял это.

— Ну-ка, — сказал он тоном, с каким обращался к тому самому Михалычу, — ну-ка, поди ребятню накорми.

Какую ребятню, Алексей уже знал. На кордоне жили совершенно сиротливые цыплята. Дело в том, что их Петрович взял с инкубатора. Без настоящей матери, значит, цыплята. А на кордоне жили вполне взрослые индюшки. Вот они и усыновили цыплят. Наверное, потому, что собственных детей у них почему-то не было.

Алексей вроде бы понимал этих желтовато-белых, пискливых и беспокойных сирот. У них никого-никого на всем свете. Только индюшки. Серьезные такие, заносчивые и важные.

— Ты корми, корми ребятню. Пшено, знаешь, где? — подал голос Петрович.

Алексей знал, где корм для цыплят. Пошел в сарай, под крышей которого и располагалась вчерашняя спальня, похожая на аптеку.

В сарае жили непуганые воробьи. «Вот же какой народ! — подумал Алексей. — Везде ему весело. На асфальте — без асфальта!»

— Не для вас это! — сказал он воробьям, зачерпнул полную миску податливого, текучего пшена, выбежал во двор, а цыплята тут как тут. Пискливые, забавные, одинокие, хотя приемная мамаша-индюшка и наблюдает за ними — все ли в порядке.

Прямо из миски Алексей принялся набирать скользкое, блестящее пшено, занятно было сыпать пискливой компании мелкие, легкие зернышки. И вспомнил почему-то Алексей, как ему снилось, что он зверя убивает. Очень смешно. Непонятный такой зверь, и за что про что убивать его — тоже совершенно непонятно. Не нападал зверь, не грыз, не кусал, а его взять и убить? Непонятно. Совершенно.

Алексей решил подумать об этом как следует.

Ну что, разве не бывает на свете таких вещей, которые не перескажешь даже другу или маме на ночь? Есть на свете вещи, которые просто невозможно пересказать. Например, в городе не хотелось, чтоб тебя на весь двор с балкона Лесиком окликали, а вчера, на ночь глядя, когда спать на аптечную вкусную постель ложились, — захотелось. Вот странно! Никому бы такого не рассказал.

Утром тоже случилось такое — не для рассказа. Петрович пошел на дальнюю делянку и велел приглядывать за хозяйством. Алексей дождался, пока он отойдет на приличное расстояние, и пошел немного покрутить рацию.

Оказалось, что питание отключено. Так и сяк двигал Алексей все ручки по порядку, но рация отмалчивалась.

— Не на транзисторах, ламповая, — сказал сам себе вслух Алексей, вздохнул и отправился искать лопату.

С ней было проще; она лежала в коридоре, где весь инструмент: топор, пила, лопата-грабарка. Лопата как раз для Алексея подходящая, штыковой называется. Копать ею — как штыком колоть. Потому и название такое.

За хозяйством может и собака приглядеть, решил Алексей. С ней отношения так и не наладились, хотя пару раз Алексей ее и пробовал костями угощать. А жаль. Умная вроде бы.

Так решил Алексей и пошагал с лопатой к забитому, исхудавшему вконец родничку.

Нашел без особого труда и, пока раскапывал родничку дорогу попросторнее да пыхтел с непривычки, но дела не бросал, — вот тогда и пришли ему на ум сразу две мысли. Во-первых, человек может не заблудиться, если будет неспеша выбирать дорогу и запоминать ее, на всякий случай, как он. Во-вторых, приятно все же другим людям делать сюрпризы. Завтра вот пойдет этой тропкой Петрович или просто случайный прохожий — а тут тебе под самым дубом готов ручеек с такой вкусной водой, что кое-какое ситро может и не сравниться.

Потрудился Алексей от души. Аж жарко стало. Тогда только и напился. А родничок журчал уже повеселее, чем раньше.

— Ну, обрадовался, — сказал с поддельной суровостью Алексей, совсем даже не думая, что сейчас это похоже на то, как Петрович умеет разговаривать с лесом, с деревьями и даже со своим мотоциклом.

Вспомнив про мотоцикл, Алексей поспешил закончить работу и пустился в обратный путь.

Хорошо шагалось. Легко. Даже не скажешь, что на субботнике был. Или на воскреснике? Алексей счет дням потерял в лесу — так некогда.

Вернулся на кордон. Там вроде все в порядке. Поставил лопату на место, отерев ее как следует пучком травы, и пошел мотоцикл проведать. Он стоял в сарае, где пахло сразу двумя видами транспорта. Современным и историческим. Потому что Петрович держал мотоцикл вместе с лошадью.

Лошадь все время паслась в лесу почти что самостоятельно. Петрович только ходил с ведром поить ее, не запрягал и не ездил на ней. Говорил, что «по осеням либо по вёснам, когда дорога раскиснет, — вот тогда самая ей работа».

Ну, так вот: пахло машиной и лошадью. Не успел Алексей усесться как следует на сиденье мотоцикла, как со двора тревожно, горласто закричала приемная мать инкубаторских цыплят. Алексей соскользнул с покатого, крутого сиденья: что стряслось, откуда сыр-бор?

Во дворе и вправду творилось невесть что. Над цыплятами, тесно сбившимися кружком, над рассерженной индюшкой, раскрывшей свои небольшие, сероватые в полосках, и не очень густые крылья, зависла большая птица. Вроде как на цыплячью семью пикировал вражеский бомбардировщик. Ну, как фашист самый настоящий.

Орел не орел, ястреб или еще кто — Алексей не стал разбираться. «Эх, ружье бы!» — подумал он сразу. Ружья не было, да он ни разу пока и не стрельнул из него, если сказать честно.