Наталия Лойко - Женька-Наоборот

Пусть хлебнут воздуха Шебелинки. Женьке тоже будет невредно остаток каникул подышать этим воздухом. Промысловый газок не отравит легкие, зато прочистит мозги.

— Что ты? — пугается мать. — Не стучи по столу кулаком.

— Ничего, не проснется! — говорит Анатолий.

Если он стукнул, то потому, что принял решение. И сразу стало легко.

А Женя и не собирается просыпаться. Укрытый одеялом, он беззаботно спит, не ведая, что в судьбе его происходит неожиданный поворот, только теперь в обратную сторону.

Анатолий, усевшись на пол, распаковывает свой красивый, отороченный кожей рюкзак.

— Подарю его Женьке. Пригодится для поездки в колхоз.

Площадь, которую в районе называют Трамвайной, по-утреннему свежа и чиста. Здесь не только трамваи делают круг, здесь — конечная остановка нескольких автобусных маршрутов. Одни номера, обогнув площадь, возвращаются в центр Москвы, другие — катят за город.

Рейсовые машины до колхоза «Путь к коммунизму» не ходят. Восьмые классы — теперь их можно назвать девятыми — поедут туда на шефском автобусе, который вот-вот подадут на площадь. Ребята подтаскивают вещи к часам, глядящим на площадь с высоты металлического столба. Здесь, у места посадки, пост Жени Перчихина — так решил классный руководитель. Что ж, взрослым виднее…

Перчихин явился на площадь чуть ли не первым и сразу принялся командовать. Прохаживается в отглаженных брючках, в чистой рубахе, проверяет по списку взятые из дому вещи, обследует каждого, а губы, между прочим, не вытер. Губы желтые: видно, заправился на дорогу яичницей или яйцом всмятку.

Ох, этот Женька! Валентина Федоровна не позволила смеяться над тем, что мачеха-то оказалась родной матерью. Ну что ж, никто не смеется, а глядеть на него неохота. Таня определенно не смотрит. Вот и сейчас… Встала возле будки диспетчера, куда то и дело заглядывают водители автобусов, и словно приросла к месту. Другие поднесли свои мешки, рюкзаки, чемоданчики поближе к часам, Таня свои пожитки не выпускает из рук. Наверное, не хочет, чтобы Перчихин ими распоряжался.

Посмотрите, как он старается:

— Предъяви ложку! Так… Кружку! Ставлю галочку, можешь идти. (Галочки у него и те какие-то ненормальные.) Лида, — кричит, — ты ничего не забыла?

Как будто Лида-аккуратистка способна хоть что-нибудь позабыть! Как будто Лида из породы растреп, которые так запутались, что сами не разберут, кто их всю жизнь растил — мачеха или мать!

Петя Корытин напоминает Перчихину:

— В этой пачке настольные игры. Понял? Проследишь, чтобы при погрузке не попали под самый низ.

Петя получил наказ поднимать общественную активность Перчихина. Он старается, поднимает. Но делать поблажки этому «самозванцу» он не намерен. В колхозе с Перчихина весь класс будет требовать сполна; с этим даже Валентина Федоровна не спорит.

Что там за плечистая фигура в белой панаме? Редактор стенной газеты пришел проводить уезжающих. Это похвально, но вряд ли, товарищ редактор, вам придется возиться с очередным номером. Не забывайте, у вас экзамены впереди…

— Таня, — почему-то волнуясь, произносит Алеша, — ты еще на теплоходе обещала замечательную статью.

У Тани глаза как синие ледышки.

— Что-то не помню…

Она не скрывает своей обиды на человека, которого ничем, никакой новостью не проймешь. Втолковывала ему про мачеху — хладнокровнейшая реакция: «Ну и что?» Прибежала выложить насчет симулянта, выслушал без всяких переживаний да еще чуть ли не просмеял. Как же с таким дружить?

— Попросим других, — отвечает Алеша и подходит, как вы думаете, к кому? К Перчихину! — Напишешь? В газету…

Женя загадочно улыбается. В рюкзаке, подаренном Анатолием, припрятана тетрадь, в которой — кто знает! — могут появиться стихи.

Уязвленная тем, как мирно беседуют оба ее — бывших! — приятеля, Таня испытывает желание кое-что высказать Валентине Федоровне. Но та, к сожалению, занята разговором с Круминем. Сухощавый, подтянутый как всегда, Ян Мартынович тоже собрался в колхоз и теперь размечтался. Земля, парники… И, конечно, сады прекрасные. Таня ждет удобной минуты, чтобы вставить словечко. Наконец выпаливает:

— Глупая я была! Целый месяц возилась зря.

— С кем возилась? — не сразу понимает Валентина Федоровна.

— С вашим Перчихиным.

— Это тот ученик, который так добросовестно съездил за рассадой в питомник? — говорит Ян Мартынович.

— Ну да, он! У этого мальчика, между прочим, замечательный брат, он на него прекрасно влияет. — Валентина Федоровна с укором глядит на Таню, которая на Женю не только влиять, даже глядеть не желает. — Как это — зря? Человек стал не хуже других. Осенью не побоюсь взять его к себе в лаборанты. Знаете, Ян Мартынович, случилось так, что мои ребята стали к Перчихину терпеливыми и внимательными.

— Так это же по ошибке! — запальчиво говорит Таня. — По моей глупости. Даже обидно…

— Что — обидно? — Валентина Федоровна показывает на Женю, деятельно хлопочущего вокруг багажа. — Обидно, что парня узнать нельзя? Смотри, Таня, чтобы и этот месяц прошел для него с пользой…

Валентина Федоровна начинает приобщать Таню к основам важнейшей из всех наук — педагогике. Таня слушает, что не мешает ей изредка бросить на Женю ничего не значащий взгляд. Упоенный ролью организатора, Женя разошелся вовсю. Тем более что ему до смерти захотелось продемонстрировать перед Таней, переставшей его замечать, высший класс работы. Заправил в брюки выбившуюся рубаху, догадался наконец обтереть рот.

— Отлично, Семенова! Ставлю галочку.

Подходит автобус.

Не дав никому опомниться, Женя с необычайной энергией восклицает:

— Живо грузить!

Минута — и автобус забит пожитками отъезжающих. Все отлично! И вдруг — скандал. Выясняется, что под водительством Жени ребята взяли приступом обыкновенный маршрутный автобус, из-за поломки не подъехавший к остановке и отправляющийся в парк на ремонт. Шофер автобуса просто-напросто отошел оформить акт в диспетчерской. Вот он высунулся из будки и заорал:

— Безобразие! Марш отсюда! Кто тут ответственный?

Кто ответственный? Можно не объяснять…

Наконец погрузились в автобус, поданный шефами. Таня высунулась в окно. Помашет ли ей на прощание Алеша Рязанцев? Машет! Стащил с головы панамку и ну махать.

— Счастливо! Пиши!

Женя притулился на задней скамье возле двери, ноги пришлось поставить на высокую связку книг. Он хмуро разглядывает Трамвайную площадь, с которой расстается на месяц. Каким для него обернется этот летний, давно ожидаемый месяц? Ясно одно — судьба всегда и везде против него. Ясно другое — прозвище Женька-Наоборот он увозит с собой.