Николай Егоров - Утреннее море

Загалдели было и те, и те, но Царица скомандовала в мегафон:

— Все молчат! Все слушают внимательно!

Дождавшись полной тишины, она произнесла речь:

— Всем вам хорошо известно, что вся наша страна, весь наш народ борется за успешное осуществление величественной Продовольственной программы. Каждый из нас должен внести в это патриотическое дело свой весомый вклад…

— На прополке? — выкрикнули в задних рядах.

— Не-а! Будем улицы подметать! — ехидно отозвались там же.

Властным взглядом обведя камчатку, заворожив ее, Царица продолжала:

— В соседнем совхозе идет уборка урожая. Мы обязаны помочь трудящимся! И мы поможем! Все, как один, — в трудовой десант!.. А сейчас перед вами выступит директор совхоза товарищ Отар Гурамович Миминошвили! Поприветствуем его!

Она отдала мегафон директору, вскинула руки над головой, захлопала в ладоши, кивком головы велев следовать ее примеру.

Ребята зааплодировали, а когда Отар Гурамович положил мегафон на стол, они одобрительно подбавили шуму. Директор поднес ко рту кулак, осторожно кашлянул, и плеск ладош мгновенно прекратился.

— Вы — наши дорогие гости. Здесь все для вас. Вам надо отдохнуть, окрепнуть, чтоб потом целую зиму отлично учиться… Вы ничем нам, здешним жителям, не обязаны. Ваши родители хорошо поработали и заработали ваши путевки… Вы не обязаны, но, если захотите, можете очень нас выручить, очень! Я пришел к вам потому, что больше некуда идти. Всех, кого мог, попросил, все, кто могут, выручают… Если вы откажетесь, никто не имеет права вас осудить… Но, если вы откажетесь, погибнут совсем готовые фрукты. Наверно, вся большая Продовольственная программа не пострадает, даже не почувствует… Только в каком-то городе, в каком-то детском саду, в какой-то больнице, в каком-то пионерском лагере, может, в вашем, — он выставил перед собой сложенные лодочкой руки, потом, отставив локти, развел, потом откинул широко назад, чуть ли не за спину, — мол, дело швах, — не хватит на десерт или компот… свежих витаминов. Не хватит… Не скрою — работа утомительная, однообразная, не скрою…

— Все, как один, поможем! — вскочил Костик Кучугур.

— Когда надо? — готовно поинтересовался Олег.

Отар Гурамович повернулся к Капитонову, о чем-то тихо спросил, склонив голову, внимательно выслушал ответ.

— Хорошо бы уже сегодня. Руководство лагеря не возражает — все от вас зависит. Я могу обеспечить автобусы через двадцать минут.

— Едем!.. Все!.. Мы готовы! — слышалось там и тут.

Ребят отпустили на пятнадцать минут — кому переодеться, кому переобуться, всем — надеть пилотки.

Капитонов отозвал в сторону Виля и Антаряна:

— Поедете с отрядами в совхоз, поможете воспитателям.

— А кто поможет младших занять? — подступила к начальнику Царица.

— Массовичка вполне справится сама…

— Допустим, но в двенадцать — совет дружины. Кроме членов совета, виновные и… их руководители нужны здесь…

— Совет дружины недолго перенести на другое время, — досадуя, сказал Капитонов. — Что же это мы — призываем на работу, а активистов тут же отставляем!

— Допустим, — усмехнулась Царица, — активисты поедут, совет перенесем. А с провинившимися как?.. Не посылать же в такой почетный трудовой десант?

— За вину с них в свое время спросится, а в совхоз пусть едут. — Капитонов тоже усмехнулся: — Отлучением от труда не накажешь, не воспитаешь. И вы, Мария Борисовна, поезжайте. Вы должны быть на главном направлении, вы там и за меня будете, а за себя дежурную вожатую оставьте.

Уступая, Царица непримиримо и горько сжала губы: дескать, беды не миновать, и вы еще вспомните меня и призовете вместе расхлебывать кашу!

Пока шел этот разговор между начальником лагеря и старшей вожатой, директор совхоза держался на расстоянии и курил. Антарян и Виль переглядывались: физрук был озадачен, плаврук — возмущен неотходчивым нравом юного величества.

Когда шли к себе, чтоб собраться в дорогу, Антарян сожалеюще вздохнул:

— А красивая!

— Тебе этого мало? — подначил Виль. — Помучайся, чтоб сердце не растренировалось, не разучилось волноваться и переживать.

— Один — ноль в твою пользу, — еще раз вздохнул Антарян. — Почему благоразумным быть трудней, чем неблагоразумным?..

Ровно через пятнадцать минут десант, готовый двинуться в путь, собрался у центрального входа, ровно через двадцать минут прибыли два оранжевых автобуса. Когда они остановились, дверь одного из них оказалась, как раз возле Капитонова. Она с треском распахнулась, словно приглашая: садись! И он, засмеявшись, воскликнул:

— Эх, как завидую вам, хлопцы!

— Поехали с нами! Поехали!

— Дела не пускают, — сказал он и с детской непосредственностью попросил: — Так вы уж там за меня, а? Как следует, а?

— Бу… еде!..

— Врежем по-ударному!

— Две нормы, считайте, за вас!

— Не посрамим!

— Ну, спасибо! — он махнул рукой. — По машинам!

В минуту погрузились и, раззадоренные диалогом с начальником лагеря, сразу запели:

Начальник снова махнул рукой: вперед!

Маленький, жаждущий справедливости пони все бегал по кругу, а два слоноподобных автобуса напрямик пересекли поселок с запруженной людьми торговой улицей, тесным базаром, пристанционной площадью и, плавно покачиваясь, помчались вдоль моря. Виль удивленно смотрел в большое окно — в лагере он стал забывать, что есть иные виды, отличные от тех, которые с утра до вечера стояли перед ним, и есть места, где нет такого, как в «Костре», скопления детворы, где взрослых — больше. Даже море, казалось, было здесь другое — взболтанное, мутное, неприкаянное, вынужденное приникать к неприбранному и неуютному дикому пляжу.

Виль ехал в одном автобусе с Царицей. По ее указанию воспитатель первого отряда маячил у первой двери, а Виль у второй — ответственными за порядок и безопасность. Тут же возле Виля, держась за вертикальный поручень, стояли Лидия-Лидуся и Олег.

Царица увлеченно пела, в ударных местах задорно вскидывала голову, и волосы ее мерно колыхались, и в свежем розовом рту зазывно сверкали ровные зубы, и глаза опьяненно блестели, ничего, однако, не выпуская из виду — не ослабляя контроля.

«А верно — красивая!» — мысленно обращаясь к Антаряну, согласился Виль и поежился: люди с такими глазами злопамятливы, жестоки и мстительны. Ни время, ни добрые новые дела не смягчат ее карающей воли. Влетит Лидии-Лидусе и Олегу — по заслугам влетит и сверх того: за дерзость, как говорится, не по чину. И потому-то не учтет она, что провинились дети. Да, не маленькие, обязанные уже предвидеть последствия своих поступков, но дети!.. «Вот-вот, — вскинется Царица, — пусть не забывают, пусть помнят, кто есть кто!» Виль сокрушался: ах, черт бы их, пацанов-пацанок, побрал вместе с их закидонами!