Наталья Кравцова - От заката до рассвета

— Ты еще сильней подумай. А подумаешь — не будешь кушать…

Бывало, когда противник уж очень долго думал, Клава-джан брала свою гитару и от нечего делать на ходу сочиняла:

Все у нее получалось здорово. Она все успевала: и обыгрывать нас, и петь, и острить.

Со временем увлечение шахматами прошло. Нет, мы продолжали играть, но это уже не было болезнью. Играли тихо, турниров не устраивали. И по-прежнему победителем выходила Клава-джан.

Новое увлечение охватило всех поголовно. Вышивание. Мы где-то доставали цветные нитки, делились ими, обменивались. Нитки присылали нам из дому в конвертах родные, знакомые.

В ход пошли портянки, разные лоскутки. Рвали на куски рубашки — ничего не жалко! Вышивали лихорадочно. С нетерпением ждали, когда выдастся свободная минутка. Можно было подумать, что в этом — смысл жизни!

Некоторые умудрялись вышивать на аэродроме, под крылом самолета, в кабине. Даже в столовой после полетов можно было слышать:

— Оля, ты уже кончила петуха?

— Понимаешь, осталось вышить два пера в хвосте: синее и оранжевое. А ниток не хватает.

Оля вытаскивала из кармана комбинезона кусок материи и аккуратно его раскладывала.

— Вот смотри. Если вместо синих взять зеленые…

И обе самым серьезным образом обсуждали петушиный хвост.

Этой болезнью заразились все, в том числе и командир полка. Вышивали болгарским крестом, гладью, разными стежками… Какие-то цветы, геометрические фигуры, головки зверей и даже целые картины.

И вдруг все прошло. Перестали вышивать. Стали играть в волейбол. В каждой эскадрилье своя команда. Итого — четыре. Всю осень, пока наш полк базировался в польском имении Рынек, шли ожесточенные бои между командами. Мы недосыпали днем, вставали раньше времени и бежали на волейбольную площадку, чтобы успеть сразиться перед тем, как идти на полеты. Уставали до чертиков, но остановиться не могли…

И так всегда. Обязательно какое-нибудь увлечение. Даже в самые тяжелые периоды боевой работы…

В деревне была всего одна улица, широкая, ровная. — Эту улицу и решила использовать командир полка как площадку для полетов.

Мы собрались небольшой группой и тихо переговаривались, прислушиваясь к низковатому голосу Бершанской. Таня и Вера, уже одетые для полета, стояли перед ней с планшетами в руках. Они должны были лететь первыми.

— Задание ясно?

— Ясно, — ответили сразу обе и приготовились идти.

— Будьте осторожны, — продолжала командир полка, не торопясь отпускать их.

Она стала разглядывать карту, вложенную в планшет. На лбу резкая вертикальная складка. Глаза сощурены в узкие щелки.

«Зачем карта? — подумала я. — Вон цель, за речкой. Отсюда рукой подать». Я посмотрела в ту сторону, где за небольшой белорусской деревушкой синела полоска леса. Там, в лесу, сосредоточились остатки фашистских войск, так называемая группировка. Гитлеровцы отказались сложить оружие, надеясь прорваться к фронту, к основным силам. Наша задача: заставить их сдаться.

— Бомбить лучше серией. С одного захода. — Бершанская не отрывала глаз от карты.

Таня кивнула. Вера немного удивленно смотрела на командира полка: зачем это объяснять, они же не новички…

Бершанская помолчала, все еще не отпуская их.

«Почему она тянет? — не понимала я. И тут же догадалась: — Боится за них… Боится, что не вернутся!»

У нее были основания беспокоиться: бомбить днем на самолете «ПО-2» крайне опасно. Незадолго до получения задачи мы наблюдали, как связной самолет из дивизии, пролетая над лесом, был обстрелян и сбит. Раненый летчик с трудом дотянул до нашего аэродрома. Из задней кабины вынули тело убитого штурмана…

Бершанская наконец подняла глаза.

— Выполните задание — и быстрей домой!

Она пристально посмотрела на Таню. Потом на Веру. В зеленоватых щелках — тревога. Брови сурово сдвинуты. Словно приказывала: «Вернуться!»

Таня поняла, улыбнулась.

— Все будет в порядке, товарищ командир!

— Идите.

Девушки направились к самолету.

Бершанская смотрела им вслед. Выражение ее лица изменилось. Складка на лбу разошлась, губы страдальчески дрогнули. Да, ей, командиру, стоило огромных усилий и мучений поступать так, как она поступала, но другого выхода не было.

Таня Макарова и Вера Белик — лучший в полку боевой экипаж. У каждой из них было около семисот боевых вылетов. Девушки подружились сразу, как только их назначили летать вместе. Третий год они не расставались ни на земле, ни в воздухе.

Командир полка смотрела, как шли они рядом, высокие, тоненькие. Сколько раз она провожала их в полет, посылала на опасные задания, ждала: вернутся ли? Они возвращались. Оттуда, где гром зениток, вспышки разрывов, слепящий свет прожекторов. Из черноты ночи. А теперь — днем…

Таня шла небрежной, танцующей походкой и тихонько напевала какую-то песенку. Вера шагала серьезная, сосредоточенная.

— Давай, Макар, веселее! — пошутил кто-то из девушек. — В полный голос!

Сделав вид, что сейчас громко запоет, Таня остановилась и оглянулась на Бершанскую. Потом, широко улыбнувшись, развела руками: начальство смотрит…

Пока самолет готовили к вылету, мы столпились около Тани. Стояли и болтали о чем-то постороннем, не имеющем никакого отношения к полету.

Тем временем Вера забралась в кабину и что-то проверяла, переговариваясь с девушками-вооруженцами, которые подвешивали бомбы. Она, как всегда, тщательно готовилась к вылету, не забывая ни одной мелочи.

Наверное, вот так же серьезно она готовилась бы к лекциям… До войны Вера училась в педагогическом институте. Она любила детей и собиралась вернуться из Москвы в родную Керчь, чтобы там преподавать физику в школе.

Мы стояли и слушали Таню. С лица ее не сходила улыбка, как будто она и не думала о предстоящем полете.

Высокая, слегка сутуловатая, с узкими плечами и нежным овалом лица, Таня напоминала цветок на длинном стебле. Казалось, ее слабым рукам не удержать штурвал самолета…

Но мы знали ее как отличного летчика. Смелого. Со своим летным почерком. Пожалуй, никто в полку не летал так умело и красиво, как она.

С детских лет Таня была влюблена в небо. Еще подростком, длинноногой девчонкой она бегала смотреть воздушные парады в Тушино. А в семнадцать лет уже умела управлять самолетом. Потом она стала летчиком-инструктором…

Таня всегда немного стеснялась того, что была слишком женственной, никак не похожей на летчика. И чтобы скрыть это, старалась напустить на себя бесшабашно-веселый вид, говорила подчеркнуто грубоватым тоном. Однако это ей не помогало.