Алексей Мусатов - На семи ветрах

— А вот так. От химии ж никуда не денешься. Проведут ребята анализы, разберутся… А суперфосфата в пахотной земле кот наплакал.

— Погоди, погоди… Выходит, что отец… — Таня задохнулась и не договорила. — Но вы же сами всё время защищали его. И ты с отцом, и Парамон с матерью, и бухгалтер с кладовщиком…

— Зажал он всех, вот и защищали, — буркнул Дима. — Разве против твоего отца попрёшь?.. Он же такой: лапу наложит — и не пикнешь. Да я ещё и ради тебя старался…

Побледнев, Таня прижалась к стене. Так вот он какой, её отец! Недаром люди говорят, что вместо сердца у него железяка, камень-голыш и ради своего благополучия он ни перед чем не остановится. Да и Дима хорош! Он яростно схватывался с Федей, плёл в школе всякие интриги, а сам знал правду и скрывал её. Он ходил за ней по пятам, предупреждал каждое её желание, а сам льстил ей на каждом шагу, кривил душой.

И он ещё говорит, что всё это делал ради неё, ради их дружбы! А разве это дружба? Да и Димка ли только виноват? А почему она сама всему верила, принимала за чистую монету каждое Димкино слово и жила, как слепая, не задумываясь, не давая себе труда ни в чём разобраться…

— Может, ты и ещё что про отца знаешь? — холодея от страха, спросила Таня. — Так уж всё выкладывай, разом.

— Он, конечно, не ангел, папаша твой, — ухмыльнулся Дима. — Если покопаться, много чего наберётся… Хватка у дяди Кузьмы мёртвая. Вот почему он к Канавиным так подобрел? Подводу им стал давать, доски отпустил. А чтобы Парамон с матерью насчёт удобрений в овраге молчали…

— Подкупил, значит?

— Выходит, что так.

— И ты… ты знал и молчал об этом? — в замешательстве отступила Таня. — Ну что ты за парень?

— Ладно тебе, — осклабился Димка. — Надо было — вот и молчал. Давай лучше о деле подумаем. Знаешь, как ребята за анализы взялись! Теперь уж докажут, докопаются до правды. Твоему отцу больше не отвертеться… — И он принялся вслух раздумывать, как бы помочь Кузьме Егоровичу: — Может, просто забраться в лабораторию и подсыпать в пробы суперфосфат? Вот здорово будет!

— Дурак ты!.. — брезгливо поморщилась Таня, с трудом проглотив подступивший к горлу комок. — Уйди! И не приходи больше…

— Ну вот… Я же как лучше хотел… — Димка попятился к двери.

Отвернувшись от него, Таня невидящими глазами смотрела в окно. Что ж теперь делать? И почему она медлит, когда про отца всё выяснено, всё сказано и нет никаких надежд, что его можно как-то оправдать?

Таня вновь кинулась к Димке.

— Мы с тобой люди или кто? Пошли! Сейчас же! Немедленно! Расскажем обо всём…

— Тю! Белены объелась! — оторопел Димка. — Да тебя же отец…

— Ну и пусть!.. — Таня схватила Диму за руку и потащила к двери.

— Совсем рехнулась!.. Да ты хоть обо мне подумай. Что про нас скажут, когда разберутся во всём?.. Не смей никуда ходить! — закричал Дима, загораживая дверь. — Не пущу!

— Трус ты распоследний! — выкрикнула Таня. — Пусти, одна пойду!..

— А я сказал — не пойдёшь! — Оттолкнув Таню, Дима юркнул в сени, плотно захлопнул дверь и припёр её лопатой.

— Открой! Я кому говорю! — потребовала Таня, барабаня в дверь.

— Посиди, охолонись малость! Я сейчас папашу твоего позову… Он тебе сделает внушение. — Дима приставил к двери ещё железный лом и выбежал из сеней на улицу.

Догадавшись, что она оказалась взаперти, Таня бросилась к окну, открыла шпингалеты и с треском распахнула створки рам. На пол посыпались полоски бумаги, клочки ваты.

Таня вылезла через раскрытое окно на улицу и побежала вдоль палисадников. Остановилась у дома Стрешневых и, глубоко вдохнув приправленный тонкими запахами весны воздух, постучала в окно.

В избе, отдёрнув занавеску, к стеклу, расплющив нос, прижался Федя. Вскоре он уже сбегал по ступенькам крыльца.

— Таня!

Девушка бросилась ему навстречу и рассказала всё, что узнала от Димы Клепикова.

— Теперь никаких анализов не нужно… Я всю правду скажу… и Димку заставлю.

Федя хотел было сказать, что признание запоздало, анализы почв почти закончены и что Варвару Степановну теперь уж никто не посмеет назвать кляузницей, но, подумав, сдержался.

— А как же отец? — осторожно спросил он. — Ведь вы под одной крышей живёте.

— Не знаю, пока не думала… — помолчав, призналась девушка, — Пусть накажут, снимут с работы. Наверное, всё это ему на пользу пойдёт. К людям вернётся, сам человеком станет. — И она заторопила Федю к Варваре Степановне. — Пойдём расскажем…

Тропинку развезло, снег стал рыхлым, сугробы по сторонам осели, и под ними, ища выхода, глухо урчала талая вода. В одном месте вода уже промыла тропинку и с бульканьем стекала в овражек.

Федя первый перемахнул промоину, Таня прыгнула следом, но неудачно — зачерпнула полные туфли воды. Она схватила протянутую ей Федей руку, и то ли забыв её высвободить, то ли ещё почему, но так, рука об руку, они добежали до квартиры Ведерниковых.

— Таня ноги промочила, — растерянно сообщил Федя учительнице. — Просушить надо.

Густо покраснев, Таня запротестовала: нет, они пришли совсем не за этим. Есть очень важные новости.

— Обязательно послушаем, — сказала Варвара Степановна, доставая с печки Настины валенки. — Но ноги прежде всего…

И она принялась подогревать самовар.

Послушать сообщение колхозной комиссии члены правления собрались в субботний вечер.

Когда Федя с отцом подошли к конторе, здесь уже было немало колхозников. Мужчины, женщины, ребятишки входили в контору, занимали скамейки, стулья, подоконники, присаживались на корточках вдоль стен. Мест не хватало. Люди толпились в сенях и на крыльце, оживлённо переговариваясь.

Вскоре во главе с Варварой Степановной подошла группа учителей. Потеснившись, колхозники пропустили их на переднюю скамейку.

Позже всех заявился Фонарёв. С трудом протолкавшись сквозь плотную толпу к широкому столу, за которым сидели члены правления и члены комиссии, он с удивлением оглядел собравшихся колхозников.

— Ну и набилось вас, как снопов в овине!.. Это уж похоже на общее собрание, а не на заседание правления. А только ни о трудоднях, ни об авансах разговора не будет. У правления тут свои дела, внутренние…

— Вот и желательно послушать, внутрь заглянуть! — раздались голоса.

Фонарёв вопросительно посмотрел на членов комиссии и правления и предложил заседание сделать закрытым.

— Нет, зачем же… Пусть все послушают, — сказал Григорий Иванович. — Раз собрались — значит, интерес имеют.

— Комиссия секретничать не собирается, — поддержал его инструктор из райкома партии.

Пожав плечами, Фонарёв присел у края стола и распахнул полушубок. Присутствие инструктора его насторожило. Этот пожилой белобрысый мужчина вот уже с неделю, как жил в колхозе, подолгу рылся в бухгалтерских документах, частенько встречался с членами комиссии, с учителями, с колхозниками…