Гектор Мало - Ромен Кальбри

Моя фуражка! Моя чудесная праздничная фуражка! Я растолкал тех, кто стоял передо мной, поймал фуражку на лету, надвинул на голову и вернулся со сжатыми кулаками, решив как следует отомстить.

Но тут раздался колокольный звон. Мальчишки бросились к паперти, увлекая за собой и меня.

— Крестины, крестины! — кричали они.

Крестные мать и отец выходили из церкви. Едва переступив порог, крестный, очень представительный господин, сунул руку в большой мешок, который слуга нес следом за ним, и бросил собравшимся горсть конфет. Началась свалка. Ребята еще не успели подняться с земли, как крестный бросил вторую горсть. Теперь здесь были не только сладости: по мостовой, звеня, покатились монеты. Одна из них очутилась возле меня, и я кинулся за ней. Пока я ловил ее, крестный кинул новую горсть, и мне удалось схватить монету в десять су. Хотя она и недолго лежала на земле, другие дети успели ее заметить. Обозлившись на то, что она досталась не им, они с громким криком накинулись на меня:

— Он чужой! Не давайте ему!

И старались наступить мне на руку, чтобы отнять монету. Но я крепко держал ее и не разжал руку. По счастью, раздача еще не окончилась. Крестный снова бросил горсть монет, и ребята кинулись за ними…

У меня оказалось целых двенадцать су. Я вошел в булочную и попросил отрезать фунт хлеба. Никакая музыка на свете не казалась мне упоительней хруста румяной корки под ножом булочника! Уписывая за обе щеки купленную краюху белого хлеба, я поспешил выбраться из деревни. Желание отомстить испарилось как дым, мне хотелось одного — ускользнуть от своих врагов.

Я шел около двух часов, пока не добрался до старой будки таможенной охраны, где и решил переночевать.

Я не раз слыхал, что «богачам плохо спится», и теперь испытывал это на себе. Я сделал чудесную постель, собрав несколько охапок сухого клевера, но спал плохо, так как все время думал о том, как мне лучше истратить свои деньги. За фунт хлеба я заплатил три су — значит, от моего богатства у меня оставались еще девять су. Следует ли проесть их в три дня или же купить на них нужное снаряжение, чтобы прокормить себя в продолжение всего остального путешествия? Этот вопрос мучил меня всю ночь. Если бы вчера у меня было в чем сварить улов, я не страдал бы так сильно от голода, а наелся бы вареных крабов или рыбы. А будь у меня хоть самая маленькая сетка, я наловил бы сколько угодно креветок.

Проснувшись утром, я решил в первой же деревне, которая встретилась мне на пути, истратить одно су на покупку спичек, три су — на бечевки, а на остальные деньги купить железную кастрюлю для варки рыбы. Должен, однако, признаться, что я остановился на этом мудром решении не столько из благоразумия, сколько из-за желания иметь бечевку. Для скрепления снастей моего фрегата ивовые прутья были, конечно, мало пригодны и не шли ни в какое сравнение с бечевкой. А если я куплю бечевки на три су, мне вполне хватит и на снасти, и на сачок.

Поэтому прежде всего я купил бечевку, а затем спички. Но с кастрюлей вышло непредвиденное затруднение: самая дешевая стоила пятнадцать су. К счастью, я заметил в углу лавки сильно помятую посудину, брошенную там, вероятно, потому, что ее уже нельзя было выправить. Я спросил, не продается ли она. И лавочница «из любезности», как она сказала, согласилась уступить мне ее за пять су.

В этот день я прошел еще меньше, чем накануне, но, как только нашел подходящее местечко, немедленно занялся изготовлением крючка, обруча и маленькой сетки. Я привык к этой работе с раннего детства и потому легко справился с ней. Затем с аппетитом пообедал креветками, которых наловил своим сачком и сварил в морской воде, поставив кастрюльку на костер, разведенный из сухого валежника.

Но полного счастья никогда не бывает. Я расположился со своей кухней на морском берегу, у подножия скалы, и дым от костра, клубясь, потянулся вверх. Это привлекло внимание таможенного сторожа. Я видел, как он наклонился над краем скалы и стал вглядываться, откуда взялся огонь. Потом он отошел, ничего не сказав. Но вечером, подыскивая себе местечко для ночлега, я заметил, что сторож следит за мною и как будто смотрит на меня с подозрением. Действительно, я выглядел, наверно, очень странно. С фрегатом на спине, с узелком в руке, с кастрюлькой, болтающейся с одного бока, и сачком — с другого, я, должно быть, не внушал к себе никакого доверия. Недаром, когда я проходил по деревне или встречал кого-нибудь из крестьян, все смотрели на меня с изумлением и не останавливали только потому, что я сразу же прибавлял шагу. А вдруг сторож вздумает расспрашивать меня, зачем я здесь и что делаю? Да еще задержит! Я испугался и, чтобы ускользнуть от него, не пошел вдоль берега, а свернул на первую встречную дорогу, ведущую в глубь равнины. Сторож не мог пойти за мной: я прекрасно знал, что он не имеет права покинуть свой пост.

В поле можно было не бояться таможенных сторожей, но зато там не было и хижин для ночлега. Приходилось спать под открытым небом. Как назло, я нигде не видел ни одного дерева, только вдали на алом фоне заката черными точками выделялось несколько стогов сена. Очевидно, мне предстояла такая же ночь, как на болотистых лугах Доля. Однако она оказалась гораздо приятнее. Я нашел в поле забытые вилы и, воткнув их в стог сена, устроил нечто вроде навеса, на который набросал несколько охапок люцерны. Таким образом, у меня получилось душистое гнездышко, где я был хорошо защищен от холода.

Боясь, что меня застигнут косари, я вскочил на ноги, как только предрассветный холод и пение птиц разбудили меня. Мне страшно хотелось спать, ноги ныли от усталости, но я больше всего опасался попасться кому-нибудь на глаза и решил выспаться где-нибудь днем.

Вы, конечно, понимаете, что время еды определял не мой аппетит, а прилив и отлив моря: завтракать или обедать я мог только после того, как море отступало и я имел возможность наудить рыбы. В восемь часов утра отлив еще не начинался; следовательно, мне предстояло поесть не раньше полудня и ограничиться при этом одними крабами, которых можно ловить на песке, как только начнет спадать вода. Чтобы не оказаться впредь в таком грустном положении, я решил запастись провизией на будущее и, покончив с едой, снова принялся ловить креветок. Я наловил их очень много, и как раз того сорта, который особенно ценится в Париже, а кроме того, поймал три чудесные камбалы.

Когда я вернулся к берегу, отыскивая подходящее местечко, чтобы сварить пойманную мною рыбу, я повстречал даму, которая гуляла с двумя девочками и учила их откапывать в песке раковины деревянной лопаткой.

— Ну что, мальчуган, — обратилась она ко мне, — много ты наловил рыбы?

У дамы были красивые седые волосы, приятное лицо и большие добрые глаза. Голос ее звучал ласково. За эти четыре дня ко мне в первый раз обратились с приветливыми словами. Девочки были белокурые и очень хорошенькие. Я ничуть не испугался и не бросился бежать.