Лев Рубинштейн - Чёрный ураган

Сэм Грин был присуждён к восьми годам тюрьмы.

При следующей «большой продаже» доктор Томпсон решил продать жену и детей Устричного Билла.

Его убедил в этом полковник Стюарт:

— Вы разрушаете основы нашего процветания, доктор, именно тем, что не содержите своих работников в страхе и повиновении, — объявил полковник. — Дочь этого негра бежала — пусть же вся семья ответит! Следующий любитель свободы десять раз подумает о своих близких, прежде чем пересечёт линию Мэсона и Диксона!

Торги начались в Кембридже в здании суда в десять часов утра, но, несмотря на все старания аукциониста, никто не покупал женщину и детей.

— Ужасно упал спрос на этот товар, сэр, — сказал аукционист Томпсону, опуская молоток. — Как видите, взрослых негров раскупают, но мелочь нынче не в цене. Вдобавок эта пожилая тётка Баули не кухарка и ни к чему не годна, кроме починки сетей, а уж о детях и говорить не приходится. Я советую вам продать их негроторговцам поштучно и не спорить из-за цены. Впрочем, после обеда попробуем ещё раз.

Аукционист отправился в харчевню, где его ждали большие дельцы, знатоки спроса и предложения, которые привыкли обсуждать хозяйственные дела за большим стаканом бурбонского виски. Доктор поехал в ресторан, а непроданных чёрных отвели в арестантскую.

Сторож уже собирался запереть камеру, когда перед ним появился немолодой, солидного вида негр и, низко поклонившись, вручил письмо.

— Пошёл к чёрту! — лениво протянул сторож, звеня ключами. — Что это за письмо и чей ты негр?

— Письмо от массы Хэндерби, аукциониста, — отвечал пришедший, — я его негр.

Сторож зевнул и проглядел письмо. В нём было написано, что аукционист нашёл покупателя в харчевне и чтобы «старая Баули с детьми была немедленно доставлена моим слугой Минго на место продажи». Подпись мистера Хэндерби была обозначена не слишком разборчиво, но сторож спешил домой к обеду, и у него не было времени разглядывать письмо. Он равнодушно кивнул головой и крикнул в камеру:

— Эй, тётка Баули с отродьем! Выходите, вас продали!

Заплаканная тётя Баули с двумя девочками проплыла мимо сторожа, с ужасом взглянула на Минго и последовала за ним на улицу.

— Билл, — воскликнула она, прикладывая ладони ко лбу, — как ты сюда попал? Что это такое?

— Молчите! — сердито произнёс Устричный Билл, высоко поднимая над головой конверт. — Молчите и идите за мной!

Городок Кембридж был пуст. В полдень все обедали, и даже в гавани шум становился меньше.

Тётя Баули следовала за мужем, который шёл неторопливыми шагами, торжественно держа в руке конверт.

— Неужели ты хочешь продать нас, Билл? — стонала тётя Баули, но Билл не отвечал.

Путешествие неожиданно закончилось возле белой калитки в заборе, куда Билл провалился, как в яму, таща за собой жену и детей.

— За мной, на чердак! — прошептал он. — Это дом преподобного Мак-Аллана. Это он писал письмо.

— Да благословит его господь! — вздохнула тётя Баули.

— И его и Мойсея… Мойсей написал ему из Филадельфии и объяснил всё, что надо делать. Быстрее, старуха, нам нельзя оставаться на дворе. Преподобный Мак-Аллан — мулат, и сюда могут прийти…

Преподобный Мак-Аллан не был агентом подземной дороги Несмотря на своё полунегритянское происхождение, он пользовался некоторым почтением в городе. Плантаторы считали его цветным, и дом его не был застрахован от обысков и налётов, но шкиперы, капитаны, рыбаки и механики, из которых состояло большинство населения Кембриджа, относились к нему как «честному попу». Иногда Мак-Аллан втайне помогал своим цветным сородичам, но всегда старался, чтобы они не задерживались у него в доме. Поэтому он сам не вышел к беглецам.

Старый работник-негр, похожий на негатив своим чёрным лицом и белыми волосами, принёс еду и питьё.

— Вечером поедете в фургоне, — объяснил он. — Запомни, дядя Билл, что тебе надо искать два огня — жёлтый и голубой — и разговаривать только с теми людьми, которые скажут тебе: «Друг среди друзей». Ты едешь в Балтимор.

— А дальше? — боязливо спросил Билл.

— Дальше не знаю. Тебя повезут. Если бог поможет, всё будет в порядке.

Он ушёл. Тётя Баули зарыдала:

— Билл, куда мы едем? Мы простые, неграмотные негры, нас ничего не стоит обмануть и продать…

— Жёлтый и голубой… — задумчиво сказал Билл. — Лопни мои глаза, если это не в бухте! На суше не зажигают цветных огней. Где вода — там я у себя дома. «Друг среди друзей»! Жёлтый и голубой!

Вечером тот же негр проводил их огородами на другой двор, где стоял фургон. Возчик был белый. Он рассеянно посмотрел на семью Баули и полез на облучок. Беглецы расположились на полу фургона и закрылись одеялами. Фургон заколыхался.

Билл слышал голоса прохожих и скрип колёс других повозок. Чей-то голос спросил:

— Едешь домой, Гил?

— Да, и будь проклят этот Кембридж! — отвечал возчик. — Ни пива выпить, ни лошадей покормить.

— Купил что-нибудь?

— Ни черта, всё мне не по карману.

В ответ раздался хохот.

— Да тут, кажись, ничего не продают, кроме негров, а нам этот товар ни к чему! Всё-таки я купил новую упряжь да и остался без гроша. Прощай!

Через полчаса Билл услышал новую фразу, которая его встревожила:

— Послушай, братец, не видел ты беглых негров на дороге?

— На дороге не видел, — равнодушно отвечал возчик.

— С торгов сбежала целая семья.

— Не знаю, — лениво сказал возчик. — Я этими делами не занимаюсь. Мне бы к ночи добраться до дому. Видишь, лошади не кормлены в вашем Кембридже.

— Поезжай домой, братец, — насмешливо проговорил встречный, — авось к ночи доедешь. У тебя, кажется, на уме одни лошади.

— Тьфу, бездельники! — сказал возчик и щёлкнул бичом.

Часа через два он открыл полог повозки и сказал в темноту всё тем же равнодушным голосом:

— Вылезайте, ребята, приехали.

Семья Баули выбралась из фургона. Фургон стоял в роще, на берегу бухты. Вдали равномерно вздыхал прибой, пахло солью и йодом. Билл радостно вдохнул в себя родной воздух.

— Преподобный сказал, чтобы вы искали шлюпку, — сказал возчик. — Тут где-то есть шлюпка. Кажется, с парусом. А моё дело кончено.

— Спасибо, масса белый, — сказал Билл. — Вы нам здоров помогли, и бог вам воздаст за вашу доброту.

— Мне воздаст преподобный Мак-Аллан, — невозмутимо отвечал хозяин фургона, — и по хорошей цене: пятнадцать долларов за каждого взрослого, а за детей — по четыре доллара за штуку, пять долларов задатка. Пусть эти щёголи из Кембриджа скажут, что Гил Гудмен пустился на невыгодную сделку! А если бы я отвёз вас в арестантскую, мне больше двадцати долларов не дали бы. Знаете, какие шкуры эти барышники? Так что ищи шлюпку, любезный, и благодари бога за то, что тебе попался Гил Гудмен.