Лев Рубинштейн - Честный Эйб

— У нас считается, что, если ты попал в плен, тебе нет дороги обратно.

— Так считает Колмен, — спокойно возразил Вейдемейер, но как считает Нед Снукс? И что я должен сказать матери Неда Снукса? Что Нед пожелал расстаться с жизнью по своей доброй воле?

Ринго молчал.

— Подумайте об этом, Нед. Мы не торопим вас.

Вейдемейер направился к выходу. Белл последовал за ним.

— Однако он заговорил, — сказал Белл, когда они вышли на крыльцо.

Вейдемейер улыбнулся.

— Я плохой педагог, — сказал он, — но чувствую, что этот восемнадцатилетний парень вовсе не уголовный преступник. Я это почувствовал уже тогда, когда мне рассказали подробности его биографии. Мать его добрейшая, работящая женщина.

— И всё-таки я бы расстрелял его, — вмешался капитан Люттих, — чтобы другие помощники Колмена трижды задумались, прежде чем убивать людей и поджигать фермы.

— Нет, Люттих, — отвечал Вейдемейер, — он не будет расстрелян. Распорядитесь снять караул возле этого крыльца и оставить дверь незапертой.

Люттих так изумился, что чуть не уронил трубку.

— Значит, птичка ускользнёт, не замочив лапок, — сказал он, — и немедленно устремится в гнёздышко Колмена… А, понимаю! Вы хотите проследить его?

— Нет, — сказал подполковник, — не имею ни малейшего желания.

— Вы думаете, что он вернётся домой? А нам-то от этого какая польза? У нас, как вы говорите, революционная война и нет времени возиться с перевоспитанием бандитов.

— Вот именно потому, что у нас революционная война, мы его и отпустим.

— Но, подполковник…

— Люттих, делайте то, что я вам говорю, — произнёс Вейдемейер по-немецки.

Люттих взял под козырёк и удалился военным шагом.

Вечером, когда Вейдемейер при свете керосинового фонаря сидел над картой штата Миссури, дверь растворилась и в ней показался насупленный Люттих.

— Прошу прощения, подполковник, — сказал он, — у меня есть сообщение насчёт господина Ринго.

— Он сбежал?

— Совсем нет. Он здесь, на крыльце, и просит вас принять его.

Вейдемейер погладил бороду.

— Пусть войдёт.

Люттих помедлил.

— Вы разрешите мне присутствовать при разговоре, подполковник? Этот парень — бывший арестант и помощник Колмена, и как бы он…

— Нет, Люттих, — сказал Вейдемейер, — я думаю, что лучше будет, если мы с ним поговорим наедине.

Люттих пожевал губами. Всем своим видом он показывал, что полностью не одобряет поведения своего начальника. Но дисциплина есть дисциплина, и Люттих широко раскрыл дверь.

— Пожалуйте, господин адъютант, — сказал он пренебрежительно.

Ринго вошёл, опустив голову, словно в глубоком раздумье. Он остановился перед столом Вейдемейера и долго молча смотрел на карту.

— Я полагаю, что вы знаете эти места лучше, чем составители карты, — проговорил подполковник, глядя на Ринго из-под полуопущенных век. — Садитесь, пожалуйста, Нед.

Нед не сел. Он неторопливо взял со стола карандаш и указал им точку на карте, южнее реки Каррент.

— Колмен, — сказал он коротко.

Вейдемейер поднял брови.

— Спасибо, Нед Снукс, — промолвил он, — так вы решили вернуться домой?

Ринго молчал.

— Вам дадут лошадь, — продолжал подполковник, — и шестизарядный револьвер. Поезжайте сейчас же. Привет вашей матушке.

— Нет, — отвечал Ринго, — я останусь. Вы можете подумать, что я обманул вас и указал вам неправильное место.

— Нет никакой надобности, — возразил подполковник, — вы же видите, что вам здесь доверяют.

Ринго махнул рукой.

— Я предатель, — сказал он.

— Вы раньше были предателем, — ответил Вейдемейер, — потому что вы предали свой народ. А теперь вы загладили свою вину. Поздравляю вас… Люттих! Люттих! Где он?.. Люттих, прикажите дать этому парню хорошую лошадь, запас солёной свинины и сухарей да ещё шестизарядный револьвер. Он едет домой.

Люттих одним выражением своего лица выразил полное неодобрение такому приказу.

— Прощайте, подполковник, — сказал Ринго.

— Счастливого пути, Нед.

Вейдемейер протянул руку бывшему бандиту. Нед неловко пожал её.

В начале августа лагерь Колмена в долине реки Каррент был дважды атакован. Колмен с трудом ушёл, оставив 8 убитых, 20 раненых и 17 пленных.

Вейдемейер рапортовал командиру дивизии о разгроме противника и прибавил, что пленных следует рассортировать: виновных в убийствах судить, а непричастных отпустить по домам. «Многие из них ропщут на рабовладельцев, — писал он, — и это большей частью белые бедняки».

Возвращаясь в Сэлем, Вейдемейер и Белл ехали по лесной просеке. Была тихая августовская ночь. В промежутках между высокими кронами деревьев светились яркие звёзды. Копыта лошадей глухо стучали по корням. Не было ни малейшего ветерка.

В конце просеки мелькали фонари и слышались приглушённые голоса. Начальник разведки подъехал к Вейдемейеру и взял под козырёк.

— На опушке найден труп, сэр, — доложил он, — мужчина, вероятно, из местных жителей.

Подполковник с Беллом подъехали поближе и спешились Перед ними лежал на животе молодой человек с большой раной в затылке.

— Застрелен сзади, — сказал Белл.

Он нагнулся и осторожно перевернул убитого на спину.

— Бог ты мой! Подполковник, узнаёте этого парня? Ведь это Ринго-Котёнок!

Вейдемейер запустил левую руку в бороду. Лицо его было мрачнее тучи. Другой рукой он снял с груди убитого клочок бумажки, на котором карандашом было написано одно слово:

«Колмен».

— Ваши друзья в Лондоне вряд ли обрадовались бы такой развязке, — сказал Белл.

— Да, Белл, — отвечал Вейдемейер, — они указали бы мне на мою ошибку. Надо было дать ему охрану.

— Мы не могли охранять его до бесконечности, подполковник. Мы и так снабдили оружием бывшего неприятеля.

— В том-то и дело, что «бывшего». Он ехал к нам. И если б доехал, то был бы с нами.

Вейдемейер выпрямился.

— Значит, Колмен ещё дышит… Прикажите взять тело с собой. Мы похороним Неда Снукса как солдата федеральной армии, павшего на посту. А Колмена мы найдём ещё раз и ещё десять раз, если понадобится!

— И расстреляем его, — добавил Белл.

— Как определит военно-полевой суд, — отвечал Вейдемейер.

Единственное место в Вашингтоне, где Линкольн чувствовал себя спокойно, был военный телеграф. Здесь не было ни секретарей, ни посетителей. По ночам под мерное потрескивание аппаратов Линкольн сидел и писал.

Лицо у него было напряжённое. Он писал, черкал, дописывал на полях, потом тщательно рвал бумагу и бросал её в корзину.