Редьярд Киплинг - Пак с Волшебных холмов

Тогда мы вытащили его наверх и, растерев, закутали в плащ. Мы дали ему вина и смотрели, как он пил, весь дрожа, но не выказывая ни стыда, ни раскаяния.

Внезапно на лестнице раздался голос Джихана, и какой-то юноша, с размаху оттолкнув стражника, ворвался в комнату. Он был всклокочен спросонья, и стебельки соломы торчали в его волосах.

«Отец! Отец! Мне приснилась измена!» – крикнул он и что-то невнятно забормотал.

«Никакой измены нет, – сказал Фулк. – Иди спать».

Юноша повернулся и послушно побрел к выходу. Джихан взял его за руку и свел, все еще полусонного и спотыкающегося, вниз по лестнице.

«Это твой единственный сын! – воскликнул Де Акила. – Зачем ты взял мальчика с собой?»

«Он мой наследник. Я боялся его оставить на попечение брата», – отвечал Фулк, и на этот раз он, кажется, смутился. Де Акила ничего не сказал. Он присел и задумался, держа перед собой кубок с вином.

«Позволь моему мальчику уплыть в Нормандию, – проговорил Фулк, тронув его колено. – И делай со мной что хочешь. Повесь меня завтра же, приколов письмо Роберту к моей груди, но отпусти мальчишку».

«Погоди, – отвечал Де Акила. – Я сейчас думаю не о тебе – об Англии».

Мы ждали, что решит сеньор Пэвенси. Миг пробегал за мигом; пот капля за каплей стекал по лбу Фулка.

Наконец Де Акила сказал:

«Я слишком стар, чтобы судить людей или доверять им. И я не зарюсь на твои земли, как ты зарился на мои. Лучше ты или хуже других негодяев – пусть в этом разбирается король. Итак, возвращайся обратно к королю, Фулк!»

«И ты не расскажешь ему о том, что произошло?»

«Зачем? Ведь твой сын останется здесь. Если король снова велит мне бросить Пэвенси, который я обязан охранять от врагов Англии, если король пошлет против меня своих солдат, как против изменника, или я услышу, что король в своей постели замышляет что-то против меня и моих людей, – твой сын будет повешен на перекладине вот этого окна, Фулк».

– Но при чем тут его сын? – ужаснулась Уна.

– Мы не могли повесить самого Фулка. Он был нужен как орудие нашего примирения с королем. Ради своего сына он бы продал пол-Англии. Уж в этом-то мы были уверены.

– Но ведь это ужасно – то, что вы сказали!

– Конечно. Поэтому Фулка это вполне устроило.

– Что устроило? Что вы хотите повесить его сына?

– Нет, конечно. То, что Де Акила показал ему, как он может спасти жизнь мальчика, а заодно – свои земли и свою честь.

«Я все сделаю, – сказал он. – Клянусь, все сделаю. Я расскажу королю, что ты не предатель, а самый лучший, самый совершенный и доблестный рыцарь среди нас. Ни один волос не упадет с твоей головы!»

«Да, – задумчиво промолвил Де Акила, рассматривая опивки в своем бокале, – если бы у меня был единственный сын, я тоже, наверное, думал бы только о том, как его спасти… И все же напоследок хочу дать тебе один совет. Служи одному господину, а не двум, Фулк».

«Почему же? Разве нельзя вести честную торговлю между двумя сторонами в столь смутное время?»

«Служи Роберту или королю – Нормандии или Англии, – повторил Де Акила. – Неважно кому, но сделай выбор раз и навсегда».

«В таком случае я выбираю короля, – решился Фулк. – Ибо ему, как я вижу, служат усердней. Поклясться?»

«Не надо, – молвил Де Акила, кладя ладонь на исписанные монахом листы. – Это будет входить в наказание бедняги Гилберта – размножить твое безгрешное жизнеописание в десяти, двадцати, может быть, ста копиях. Как ты думаешь, сколько коров и быков даст мне епископ Турский за эту быль? Или твой брат? Или аббатство Блуа? Менестрели сделают из него песню, которую станут распевать твои саксонские вилланы, идя за плугом, и воины, проезжая через твои нормандские городки. Отсюда до самого Рима люди будут смеяться над твоим рассказом и над тем, как Фулк поведал его, болтаясь размокшей куклой в холодном колодце. Такова будет твоя кара, если когда-нибудь я замечу, что ты ведешь двойную игру со своим королем. Покуда эти пергаменты останутся у меня вместе с твоим сыном. Его я отдам тебе, когда ты примиришь меня с королем. Но пергаменты – никогда!»

Фулк простонал, спрятав лицо в ладони.

«Да, глубоко язвит перо, клянусь святыми мощами! – воскликнул Де Акила. – Никаким мечом я не извлек бы из тебя такого горького стона».

«Но пока я не прогневлю тебя, мой рассказ останется тайной?»

«До тех пор останется. Доволен ли ты, Фулк?»

«Что же мне еще остается?» – ответил Фулк и внезапно разрыдался, как дитя, уронив голову на колени.

– Бедняга Фулк! – воскликнула Уна.

– Мне тоже стало жаль его, – подтвердил сэр Ричард.

«После кнута – пряник», – сказал Де Акила и, вытащив из сундучка три слитка золота, кинул их на колени Фулку.

«Если бы я знал, – сглотнув слюну, пробормотал Фулк, – я бы никогда не стал умышлять против Пэвенси. Лишь недостаток этого желтого товара толкнул меня на скользкий путь».

Уже рассветало; из Большого Холла донеслись голоса слуг. Мы отослали доспехи Фулка вниз, велев их хорошенько почистить, и когда в полдень барон отъезжал из замка под королевским знаменем, выглядел он великолепно. Прежде чем тронуть коня, он огладил свою длинную бороду и, подозвав к стремени сына, поцеловал его на прощание. Де Акила проводил его до Новой Мельницы. Казалось, что прошедшая ночь была сном.

– Но выполнил ли он свое обещание? – спросил Дан. – Убедил ли короля, что вы не изменник?

– Судя по тому, что Генрих больше не посылал за Де Акилой и не выказывал неудовольствия, что тот не явился по его зову, – да. Не знаю, как Фулк этого добился, но он выполнил, что обещал.

– И вы не сделали ничего плохого его сыну?

– Мальчишке-то? Он оказался сущим чертенком. Бедокурил, как только мог: устраивал собачьи драки в Холле, поджигал солому на полу, чтобы «выкурить блох», распевал непристойные песни, которым выучился у солдат, – бедный дурень! Даже грозил кинжалом Джихану, за что тот спустил его с лестницы, а еще топтал посевы на своем коне и пугал овец. Но получив хорошую выволочку, немного приутих, стал называть нас «дядюшками» и всюду следовал за нами, как молодая борзая. Когда в конце лета за ним приехал отец, он отказался покинуть Пэвенси из-за предстоящей охоты на выдр, а потом еще остался травить с нами лисиц. На прощание я подарил ему коготь выпи, приносящий удачу в стрельбе из лука. Ей-ей, это был настоящий чертенок!

– А что случилось с Гилбертом?