Н. Ковалева - Зима и лето мальчика Женьки

Нет, Брига не боялся возвращаться; но на сердце было тяжело.

— А мне скоро в детдом надо, — сказал Женька, чтобы не держать в себе слова.

Костик открыл глаза. Гармонь перестала плакать.

— Брига едет?

— Едет, — вздохнул.

— Не надо ехать. Костик скучать будет.

Брига отмолчался. Скучать он и сам будет. Дождь забарабанил по крыше сильнее…

— А не ехать?

— Не выйдет. Сыграй лучше… ту, — и Брига засвистел «В Кейптаунском порту».

Черт знает где ее подцепил Костик, но разудалый мотивчик пришелся Женьке по душе. Он только злился, что Костик слов не знает.

Пастух покорно растянул гармошку и шарахнул звонко, разухабисто. Брига защелкал пальцами в такт. Дождь задробил по крыше. Веселье… Завтра утром застучат колеса электрички, и поедет Брига в свой детдом. Останется Костик один… Ах, как весело! Твистовая мелодия режет свое: «Где можно без труда добыть себе и женщин и вина», — сбиваясь, фальшивя… ну, не ложится она на полированные Костиными пальцами клавиши! Костик хмурится, но по третьему кругу:

— В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту…

Где он, этот порт? Что такое такелаж? Да к черту «Жаннетту», с пробоиной ее или чем там!.. Цыганочка с выходом. Чисто так, лукаво, жарко, маняще… Женька замер. Ворохнулась в душе силища, неуемная, темная, как прокопченные ветрами стены… И ноги пошли в замысловатых коленцах. Гармонь нервно, рвано — и ноги так же… Точно не сам, точно за него кто-то выдает… И — ха! Вдруг коряво, хлопая по голенищам несуществующих сапог, грудь колесом, упрямый подбородок вверх. Так их, так! И замереть бы надо: ведь не плясал отродясь, — а он вон пляшет, пляшет! Цыганское неистовство, всей мощью, жаром в кучерявую голову… И уже все равно, и Костик слез не вытирает, знай наяривает. Пляшет Брига, пляшет, точно хочет выплясать всю свою тоску, вбить ее в земляной пол, как тысячи тысяч его соплеменников до него, кочевое шалое племя, вечно презираемое, вечно гонимое, но живучее, гордое…

Гармонь вдруг вскрикнула и смолкла. Костик вытер лицо тыльной стороной ладони. И только тут Брига понял, что и с него течет; слизнул с губы соленую каплю. Пот? Слезы?

— Иди! — Костик рукой поманил, а глаза распахнуты, и в них потолок с мощными балками, тюки и изумление такое, точно вот жемчужину нашел — и что с ней теперь делать?

Брига присел рядом. Костик скинул потрепанный ремень с плеча и передал гармошку Бриге. Сам и лямку накинул. Женька замер от сладкой тяжести. Костик положил его руки на круглые клавиши, осторожно, каждый палец.

— Нет… — мотнул Женька головой, хотел инструмент пастуху передать, но тот рявкнул, зычно:

— Бери!!! Вот так, — и переставил Женькины пальцы.

— Так? — спросил Брига и повторил нехитрое упражнение.

— Ага! — вторую руку на басы. — Тяни.

Потянул — и чудо! Отозвалась гармошка. Вроде как частушечный перебор затеяла, корявенько, затянуто, потому обиделась и замолчала.

— Еще! — скомандовал Костик.

Брига покорно повторил. Гармонь не заупрямилась, не сбилась. «Раз, два, три», — почему-то просчитал Женька.

— Еще!

А потом вновь пальцы переставил. Теперь счет пошел подолее.

— Еще! — настойчиво потребовал Костик, и Брига опять провел по клавишам.

И показалось ему, что сейчас он совершил какой-то небывалый подвиг, и теперь все должно перемениться. Точно от нескольких этих нот мир перевернулся, и нет больше детдома, и тоски нет. Пробовал Женька снова и снова, и гармонь отвечала… Разве не чудо?

Костик смеялся. Нет, у Бриги не получалось заливисто, лихо, как у пастуха. Но ведь если прислушаться, уже и подпеть можно? Теперь уже Женька твердил:

— Еще, — не замечая, как начинают ныть мышцы: не по возрасту гармошка-то, тяжеловата оказалась.

И Костик в какой уже раз переставлял Женькины пальцы. Бриге казалось, будто он уже это умел, только забыл, а теперь вспоминает. И в который раз начинал частушки. Это ничего, что на одной стороне… он сможет, он будет играть, как Костик!

Тут Женька замер от собственной смелости. Мысль показалась даже нереальной. Но пальцы выдали покорно:

Костик пел, будто неверные Женькины пальцы правил. Брига морщился — и опять…

— Брига! Брига-а-а-а! Женя-а-а-а!!! — неслось над селом.

Так ищут, зазывая призывно, заблудившегося теленка. Алена металась по Сосновке и корила себя, что не доглядела, не заметила, куда рванул Брига. У магазина его не было, на промокшей от дождя поляне — тоже. И Димка, и Колян в один голос подтвердили, что сегодня Брига не приходил и куда пойдет, не сказал. Да только верить-то мальчишкам… И Алена металась. Со старого зонта лились потоки воды, по подолу светло-серого плаща растекались темные пятна, сливаясь в одну сплошную полосу. Алена пожалела, что рванула за мальчишкой в галошах, не надев сапог: вода стыло хлюпала под пятками, мокрая шерсть носков раздражала неимоверно. Алена остановилась у забора сельского клуба и скинула резиновые боты, стянула носок и, стоя на одной ноге, тщательно его отжала. Потянулась за вторым… И услышала гармонь — резковатые, неверные звуки.

Так Алена и шла до края села, сжимая в руке вязаный носок и хлюпая дождевой водой. У мангазины остановилась. Давным-давно, еще в детстве, она легко пробиралась на склад через лаз в лопухах и коноплянике.

И сейчас — на живот; в ямке, протертой поколениями ребят — вода; ах! — и Алена уже внутри, в мангазине.

Чадил цигаркой Костик, тянул меха гармони Женька, ее Женька, бесконечно счастливый. И все, что могло быть светлого, ясного, детского на его смуглой физиономии, уже было. Брига смотрел открыто и светло. Ни он, ни Костик даже не заметили, как появилась Алена, как встала с пола, перемазанная грязью, мокрая, отряхивая дождь с длинных волос.

— Пора собираться, — сказала она, понимая, что это приговор.

Вздрогнули оба: и Костик, и Брига. Женька прижал к себе гармошку, точно хотел закрыться ею от Алены. Девушка свела брови:

— Завтра едем, надо собрать вещи.

Грязь капала темными каплями с подола на земляной пол. И ногу в мокром носке хотелось почесать. Брига покорно снял лямку с плеча, не споря, — и к Алене: голову в плечи, улыбка погасла… Алена молча положила руку ему на плечо, хотела прижать, но испугалась, что измажет. А Женька у самого лаза обернулся, вскинул смуглую руку:

— Пока, Костик!

Пастух промолчал.

Наружу выбрались тем же путем. Дождь не замирал ни на минуту. Алена распахнула зонтик, притянула к себе мальчишку. Женька напрягся, хотел сказать, что не попрощался с Костиком по-людски, но промолчал. На перегоне просигналила электричка и пронеслась, сияя огнями.

— Идем! — повторила Алена, ненавидя себя.