Джером Джером - Человек, который разуверился в счастье

— И что же вы сделали с гусем? — спросил я.

— В том-то и беда, — ответил он. — Я не знал, что с ним делать. Он дал мне его в десять часов вечера, в сочельник, когда я собирался уходить домой. «Знаете, Бигглс, братья Тидлинг прислали мне гуся, — сказал хозяин, когда я подавал ему шубу. — Это очень любезно с их стороны, но мне он не нужен, можете взять его себе».

Я, конечно, обрадовался, поблагодарил его. Он пожелал мне весело провести праздник и ушел. Я завернул гуся в оберточную бумагу и взял под мышку. Хорошая вещь, но чертовски тяжелая.

Ввиду такого события, да еще в рождественскую ночь, я решил позволить себе кружку пива и зашел в скромный кабачок на углу. Гуся я положил на прилавок.

«Какой великан, — сказал трактирщик. — У вас будет славный обед завтра». Его слова навели меня на мысль, что, в сущности, гусь мне совершенно не нужен, что мне нечего с ним делах. Я собирался провести праздник у родственников моей невесты, в Кенте.

— У молодой леди с канарейкой? — прервал я его.

— Нет, невеста с канарейкой появилась гораздо позже. А с этой рассорил меня именно гусь. Девушке, родители которой крупные фермеры, нелепо везти гуся в подарок, а в Лондоне мне некому было его подарить, и потому, когда хозяин кабачка снова подошел ко мне, я спросил его, не хочет ли он купить гуся за недорогую цену.

«Мне лично он не нужен, — ответил он. — У меня самого есть три штуки. Но, может быть, один из этих джентльменов предложит за него что-нибудь?»

Тут он обратился к компании, которая сидела и распивала джин. На мой взгляд, у всех у них вместе не хватило бы денег даже на цыпленка, но когда тот, кто был потрезвее, сказал, что хочет взглянуть на гуся, я развернул пакет. Он долго щупал и тискал бедную птицу и все допытывался, каким образом она у меня очутилась. В заключение он расплескал на него полстаканчика джина с водой и предложил мне полкроны. Это меня страшно разозлило. Не говоря ни слова, я схватил оберточную бумагу и веревочку в одну руку, а гуся в другую и выскочил на улицу.

Тащил я его таким образом довольно долго. Я был так взбешен, что не думал о том, как выгляжу со стороны. Но, придя в себя, сообразил, что вид у меня наверное очень смешной: недаром за мной увязались какие-то уличные мальчишки. Я остановился у фонаря, чтобы снова завязать пакет. Но, кроме всего прочего, у меня с собой были портфель и зонтик, и потому я первым делом уронил в водосточную канаву гуся, чего и следовало ожидать, когда держишь четыре разных предмета и одновременно распутываешь веревочку длиной в три ярда, и все это одной-единственной парой рук.

Вместе с гусем я вытащил из канавы фунта три грязи и основательно перепачкал пальто и руки. Немало грязи попало и на оберточную бумагу, а тут еще начался дождь.

Кое-как я свернул все это вместе и добрался до ближайшей пивной, чтобы попросить там еще веревки и сделать аккуратный сверток.

У стойки толпился народ. С трудом пробившись вперед, я швырнул гуся на прилавок. Те, кто был поближе, замолчали и уставились на гуся, а какой-то парень, стоявший рядом со мной, сказал! «Так, так! Значит, вы его прикончили!»

Вид у меня, надо полагать, был действительно возбужденный.

Сначала я хотел сбыть его тут же, на месте, но увидел, что настоящих покупателей здесь нет. Я выпил пинту эля, — чтоб утолить жажду и набраться бодрости, — соскреб, сколько мог, грязь с гуся, завернул его в чистую бумагу и вышел на улицу.

Дорогой у меня блеснула счастливая мысль — разыграть гуся в лотерею, и я тотчас же принялся разыскивать пивную с подходящей публикой. Пока продолжались поиски, мне пришлось в трех или четырех местах выпить по стаканчику виски; пива я решил больше не пить, оно меня слишком возбуждает. И вот наконец около Госвел-род я наскочил на уютный маленький кабачок со множеством тихих, добродушных посетителей.

Я объяснил хозяину, чего я хочу. Он сказал, что ничего не имеет против, при условии, что после лотереи я поднесу всем по стаканчику. Я ответил, что сделаю это с большим удовольствием, и показал ему птицу.

«Вид у него довольно неважный», — сказал хозяин, который был родом из Девоншира, славящегося своими гусями.

«О, это пустяки, — с жаром объяснил я. — Я его нечаянно уронил. Это все отмоется».

«И запах у него довольно странный», — добавил он.

«От уличной грязи, — ответил я. — Вы знаете нашу лондонскую грязь. Кроме того, один джентльмен облил его джином. Но если его зажарить как следует, никто ничего не заметит».

«Сам я участия принимать не буду, — заключил он, — но если мои гости на него польстятся, это их дело».

Восторга мое предложение не вызвало. Я назначил за билет шесть пенсов, и один билет взял сам. Официант получил бесплатный билет за то, что наблюдал за порядком. Ему удалось всучить билеты пятерым посетителям.

Гусь достался мне самому, и я должен был заплатить еще три шиллинга и два пенса за угощение всех присутствующих.

Когда я собирался уходить, какой-то мрачный тип, храпевший до того в дальнем углу, вдруг проснулся и предложил мне за гуся семь с половиной пенсов. Почему именно семь с половиной, я до сих пор не могу понять. Но если бы он тогда избавил меня от гуся, вся моя жизнь сложилась бы иначе. Увы, судьба всегда была против меня. Я ответил, — может быть, с излишним высокомерием, — что не являюсь членом благотворительной организации, снабжающей неимущих рождественскими обедами, и удалился.

Было уже поздно. Путь домой предстоял неблизкий. Я уже проклинал гуся на чем свет стоит. Теперь мне казалось, что он весил не меньше тридцати шести фунтов.

Внезапно меня осенила идея — продать гуся в лавку, где торгуют битой птицей. После долгих поисков, я нашел такую лавку, на Миддльтон-стрит. Вблизи не было ни души, но лавочник так шумел, зазывая покупателей, будто у него шла самая что ни на есть бойкая торговля. Я развязал сверток и положил гуся перед ним на прилавок.

«Что это такое?» — прогудел он.

«Это гусь, — сказал я, — купите, уступлю по дешевке».

Не говоря ни слова, он схватил гуся за шею и запустил в меня. Я отклонился, но все-таки получил гусем по уху. Если вас никогда не били гусем по голове, могу сообщить, что это очень больно. Я подобрал гуся с пола и, в свою очередь, запустил им в лавочника, после чего появился полисмен со своим обычным:

«Так что у вас тут произошло?»

Мои объяснения касались фактов, как таковых, но лавочник выбежал на улицу и разразился обвинительной речью, направленной против всего человечества.

«Загляните в мою лавку! — кричал он. — Уже без двадцати двенадцать, у меня висит семь дюжин непроданных гусей, а этот идиот спрашивает, не куплю ли я еще одного!»

Тут я понял, что моя идея была по меньшей мере неостроумной, и, последовав совету полисмена, потихоньку ушел, забрав свою птицу.