Нисон Ходза - Путешествие без карты

— Слушай, они идут к Зимнему! — сказал Вильямс.

— Отлично! Мы будем с ними! Мы должны увидеть всё своими глазами!

Они пристроились к концу отряда и зашагали вместе со всеми. «Интересно, сколько сейчас времени?» — прикидывал Рид, не в силах разглядеть в темноте стрелки часов. «Должно быть, около часа ночи…»

Отряд свернул с Невского к арке, и американцы увидели Дворцовую площадь. Здесь всё дышало тревогой, напряжением, ожиданием. На выходе из арки Рид заметил тяжёлое орудие, направленное в центр Зимнего.

Едва они ступили на площадь, как раздался оглушительный выстрел и восставшие ринулись к Зимнему. Ринулись в немой атаке без криков «ура», без возгласов, без воинских команд, но именно в этом молчании таилась сокрушающая ярость. Тишина продолжалась лишь несколько мгновений, а потом прокатилось солдатское «ура!».

Юнкера встретили атаку пулемётным и ружейным огнём. В воздухе тонко, противно завизжали пули.

Американцы бежали с наступающими. Внезапно из темноты возникла баррикада, сложенная из длинных поленниц дров.

— Джон, я здесь! — Это кричал Вильямс. — Вперёд, старина, только вперёд!

Красногвардейцы карабкались на баррикаду, кто-то бил прикладом по поленьям, кто-то, просунув винтовку между поленьями, стрелял по юнкерам вслепую. Рид ринулся к поленнице, легко вскарабкался на неё и спрыгнул по другую сторону баррикады. Здесь валялось несколько брошенных юнкерами винтовок. Схватив винтовку, Рид с криком «ура!» устремился к дворцу. Увлечённый толпой, он вбежал в распахнутую дверь одного из подъездов Зимнего. Рид ожидал, что сейчас начнётся жестокий рукопашный бой, но в огромном зале никого не оказалось, восставшие растеклись по множеству лестниц и комнат. Где-то в отдалении прогремели гулкие винтовочные выстрелы, послышались выкрики. Боясь, что они не увидят главного, Рид и Вильямс бросились в сторону выстрелов.

Перебегая из комнаты в комнату, американцы очутились наконец в западном крыле дворца. В углу одного из залов жались юнкера. Они стояли бледные, испуганные, не сомневаясь, что «восставшая чернь» тут же подымет их на штыки.

Распахнулась дверь, и в зал стремительно вошёл высокий молодой солдат в распахнутой шинели. Это был один из руководителей штурма Зимнего, большевик Чудновский. Он провёл хмурым взглядом по бледным лицам юнкеров и сказал громко, чтобы всем было слышно каждое слово:

— Кто обещает никогда отныне не поднимать оружия против народа — тот может покинуть дворец и вернуться домой!

Не веря такому счастью, юнкера наперебой выкрикивали:

— Обещаем!

— Нас обманули!

— Нас заставили!

Через несколько минут в зале не осталось ни одного юнкера…

Рид и Вильямс вышли из дворца через подъезд у Зимней канавки.

Дул холодный ветер, по набухшей Неве перекатывались чёрные вспененные волны. На другом берегу угадывался силуэт Петропавловской крепости, куда час назад отвели под конвоем арестованных министров Временного правительства.

В кабинете посла горела только настольная лампа, освещая на письменном столе раскрытую тетрадь в сафьяновом переплёте и календарный листок с цифрой «26», под которым стояла размашистая надпись: «Предложить Временному правительству немедленно выслать Д. Р.». Упёршись взглядом в тетрадь, Фрэнсис в который раз перечитывал свою последнюю неоконченную запись: «26 октября. Три часа утра. Только что ушёл Саликов. Сообщил трагические новости. Ленин в Смольном. Временное правительство арестовано. Керенский сбежал. Теперь ясно: Россия выйдет из войны. Установлено: Джон Рид примкнул к восставшим. Завтра…»

На этом рукопись обрывалась. Дэвис Фрэнсис не знал, что ему делать завтра. Дьявольская мигрень разламывала виски. Взгляд его остановился на календаре. «26 октября». Вчера ещё можно было питать какие-то надежды, но сегодня, когда арестованы министры и сбежал бездарный болтун Керенский… Он рванул к себе календарь, злобно выдрал листок с пометкой о высылке Рида, скомкал его и бросил в серебряную пепельницу, на дне которой была вытиснена статуя Свободы. Посол чиркнул колёсиком зажигалки и поднёс пламя к пепельнице. Календарный листок горел медленно, нехотя, и пока он тлел, Дэвис Фрэнсис не спускал с него глаз.

Листок давно уже превратился в пепел, а посол всё ещё продолжал сидеть в кресле в каком-то полудремотном состоянии. Наконец он заставил себя встать, подошёл к окну и слегка отдёрнул тяжёлую портьеру. На востоке робко занималась осенняя зорька. Для России наступало первое утро новой жизни.

Тифлис — так до революции называли главный город Грузии — Тбилиси.