Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак

— Ты в самом деле не знаешь истинных причин, повлекших за собой такие последствия? — Она осторожно прикоснулась к плечу убитой горем девушки.

— Не знаю.

— А когда ты видела Володю?

— Вчера днем.

— И не говорил тебе ничего такого, что могло встревожить тебя?

— Нет…

— Странно… Неужели это какая-то роковая случайность?

— Ума не приложу, что могло случиться…

Обе помолчали.

— Родная моя Тина Яковлевна, — нарушила молчание Нина, — так мне тяжко, что я сейчас ничего делать не могу. Позвольте мне пойти домой. Не присылайте за мной. Я сама приду на репетиции, как только соберусь с силами…

— Хорошо. Но не засиживайся дома. Поверь мне: на людях легче переносить горе, чем в одиночестве.

Нина ничего не ответила, молча обняла Лабушеву и, вся как-то согнувшись, вышла из клуба.

…Как странно, что ничего не изменилось вокруг! По улице снуют озабоченные люди. Бегают дети; вон на крыше вспорхнула стайка воробьев; легкий ветер покачивает кусты желтой акации. Все двигается и живет, только сердце ее умерло. Такая ужасающая в нем пустота, словно похоронила она всех родных и близких и идет, идет неведомо куда, неведомо зачем.

Да в самом деле: куда идти? Домой? Что делать дома? Снова и снова думать о той ночи, которую провела во дворе, бесконечно шагая в ожидании встречи с Володей?.. Нет, не усидит она дома, пока не разузнает, как все это произошло. Где его взяли? Пойти к Виноградовой? Может быть, у нее на квартире?..

Виноградову она застала дома такой напуганной и растерянной, что ничего толком не добилась. Та лишь твердила, что мужа ее ни за что ни про что схватили и расстреляли, а теперь квартиранта постигла та же участь. На вопросы Нины, в чем повинен Янченко, монотонно повторяла:

— Ничегошеньки я не знаю. Не знаю. Да уйди ты, ради бога…

Есть ли на свете более скорбные руины, чем развалины человеческой мечты? Возможно ли — совсем недавно ходили они с Володей по улицам города, мечтали, надеялись, стремились? Верили, что скоро вместе уйдут в партизаны. А сегодня ничего не осталось от этих мечтаний… Все развеялось прахом…

Все? Нет, не все. А листовка — безмолвный свидетель их последней встречи?

Вот она, лежит перед глазами, взывает о мести: «Кровь за кровь, смерть за смерть!» Только Володя связывал ее с партийным подпольем… «А как быть теперь? Как отомстить за наших людей? Снова ждать, когда придет человек из партизанского отряда или партийного подполья! А доколе ждать? И придет ли вообще? Что делать? Невыносимо тяжело думать обо всем, что происходило. С неслыханной жестокостью надругаются фашисты над нашими людьми, уничтожают всех — и старых и малых. Страшно… Но, может быть, еще страшнее, еще невыносимей мысль о бездействии. И ты спрашиваешь себя, что делать? Конечно, бороться! До последнего вздоха, до последней капли крови!»

Вот только… как? Что можно сделать сегодня, сейчас, немедленно? Разве снова начать с листовок?.. А почему бы и нет? Ведь тогда листовка помогла ей найти друзей-подпольщиков — и Ольгу Осиповну, и Марию, и Володю. А сейчас перед ней лежит листовка, которую дал ей Володя. Где же листовки, которые они должны были расклеить той ночью вместе с Володей? Она готова сама расклеить их по всему городу! Пусть знают Володины убийцы, что здесь, на родине Щорса, их не боятся. Живые становятся на место павших и мстят за погибших… Нужно размножить полученную от Володи листовку. Раньше всего сделать это…

Нина закрылась в комнате, достала бумагу, карандаш, села за стол и углубилась в работу.

Когда первый десяток листовок был готов, вдруг пришла мысль: «А почему, собственно, только наклеивать? Ведь листовки можно положить в конверты и опустить в почтовые ящики на дверях некоторых знакомых, особенно таких, которые наверняка разнесут по городу новости, прочитанные в листовке, расскажут соседям, друзьям… Это, кстати, можно сделать сейчас, не дожидаясь ночи».

Она решила сначала пойти в город, осмотреться, выбрать подходящую для этого дела улицу, а потом действовать. Оделась и собралась уходить.

— Поздно уже, вечереет, — возразила было Лидия Леопольдовна.

— Я ненадолго, бабуся. Спрошу только у подруги, когда назначен спектакль в клубе, да и назад.

Девушка вышла на крыльцо, секунду подумала и снова вернулась к себе в комнату. Ей показалось, что она излишне осторожна: ведь, идя на разведку, можно взять с собой несколько листовок. Это так просто: пройдется по улице, осмотрится и, если никого не будет, на обратном пути опустит листовки в ящики на дверях.

Конвертов у нее оказалось немного — всего три. Подумав, Нина решила адресовать их тем своим и маминым знакомым, чьи родственники были угнаны на работу в Германию.

Раньше всего, конечно, Груне Виноградовой. Этой женщине фашисты принесли так много горя. Пусть почитает и другим расскажет, что делается на свете. Быть может, ее утешит весть о том, что народ наш не складывает оружия, идет в леса и борется в партизанских отрядах. Она не из тех, кто промолчит, обязательно пойдет и расскажет соседям, родственникам, знакомым.

Прогулявшись по улице, Нина опустила конверты в три почтовых ящика, потом вернулась домой и сказала бабушке, что в клуб на концерт нужно идти сегодня же. Аккуратно уложила в объемистую сумку свой балетный костюм, под него листовки и маленькую баночку клея с кисточкой.

В клубе она поговорила с девчатами, с Тиной Яковлевной и, когда стемнело, сослалась на усталость и пошла домой. Никто не провожал ее — все были заняты в концерте.

За час Нина обошла Почтовую и Базарную улицы, подошла даже совсем близко к базару, потом повернула к кладбищу. Быстро и ловко, мазнув клеем уголки, она прикрепила листовки к заборам и вернулась домой, никого не встретив по дороге.

Бабушка еще не спала.

— Почему ты так скоро вернулась? Я ждала тебя часам к одиннадцати.

— А я, бабуся, сразу же после первого отделения концерта отправилась домой. Лучше пораньше лягу спать.

— Вот и хорошо, моя девонька. Давай поешь и ложись. Сон после болезни — великое лекарство.

Нина охотно поела вареной картошки, попила чай. Слушая воркотню бабушки, она как-то смутно улавливала смысл ее слов. Странным казалось, что она не испытывает ни страха, ни волнения. Ее начала одолевать сонливость. Не противясь ей, Нина разделась, забралась под одеяло, с наслаждением вытянулась и мгновенно заснула.

На другой день она решила написать еще десяток листовок. Ей не терпелось тотчас же заняться этим. Но отвлекли домашние дела: нужно было помочь бабушке по хозяйству, наносить дров и воды, затопить печь, убрать комнаты, готовить еду, мыть посуду. Домашние хлопоты заняли почти весь день. Странным и необычным было и то, что, беспрерывно работая, она не ощущала усталости. Наоборот, непрестанная работа облегчала ноющую тяжесть в сердце.