Александр Родимцев - Машенька из Мышеловки

Весь груз его бомб обрушился на гитлеровцев. Какая ошибка! Да, какая счастливая для нас ошибка! Другие самолеты, вслед за командирским, тоже ринулись вниз, громя свои войска, и черная туча заволокла их оборону.

Машенька прыгала от восторга:

— Замечательно!.. И до чего же это приятно, товарищ полковник. Это же самый радостный сюрприз!

— Ты права, дочка, случай замечательный. Интересно было бы узнать, сколько их полегло от этого налета? А как сейчас чертыхаются те, что уцелели! Теперь, я думаю, главному их пилоту несдобровать…

— Вот уже и отбомбились, — негромко заметил Крылов. — А сейчас нужно ждать танковую атаку. Они всегда так действуют: после налета авиации в дело вступают танки.

Словно подтверждая слова комиссара, со стороны переулка кто-то крикнул:

— Танки!

Я обернулся к Крылову:

— Сколько у товарища Кужеля здесь, в переулках, орудий?

Он заметно смутился:

— Право, не могу знать.

Откуда-то снова появилась Машенька; она стала рядом с комиссаром:

— Я знаю, товарищ полковник. У товарища Кужеля восемь орудий и при каждом орудии по тридцати снарядов.

— Молодец, дочка… Ты совсем военный человек!

Машенька подбежала к забору, выглянула в переулок:

— Танки! Смотрите, они направляются прямо на батарею Волкова. Вон, видите, меж двумя сараями стоят четыре орудия? А танков шесть штук… Ох и задаст же им Волков перцу!

Я видел, как неподалеку, на перекрестке, шесть вражеских танков медленно выкатились из-за угла дома и одновременно развернулись к востоку. Фашистские танкисты действовали неторопливо и уверенно. Как видно, они сознавали свое превосходство в силе. Я подумал, что, возможно, за этой шестеркой шло еще большее количество машин. На это было похоже: танки словно бы ожидали подкрепления.

Однако медлительность объяснялась другой причиной. Я это понял, как только расслышал гул самолетов. Оказывается, танкисты ожидали, пока их авиация нанесет по нашим частям бомбовый удар.

Теперь фашистские летчики уже разобрались в расположении войск. Они стали бомбить наши позиции в центре города. Туча густого черного дыма, пронизанного огнем, заклубилась над крышами зданий, над грудами развалин, где только недавно погасли пожары.

Машенька еще стояла у забора, и я крикнул ей, чтобы она вернулась в сарай. На бегу она глянула вверх, всплеснула руками:

— Ложитесь… Прямо сюда бомба летит…

Я бросился на землю. Земля всколыхнулась, и стены сарая зашатались, рухнула крыша, и где-то вверху с треском переломилась балка.

Задыхаясь, я выбрался из вороха соломы, глины, камней и щепок, схватил за плечи Машеньку, помог ей подняться на ноги. Вокруг уже бушевал огонь.

— Фугаска. Пятьдесят килограммов, — деловито сказала Машенька. — У нее очень сильная волна.

Я заметил: на ней тлела шинель.

— Ступай-ка, «фугаска», в медсанбат. Как только немного затихнет, отправляйся.

Отплевываясь от пыли, весь черный и продымленный, Крылов спросил:

— Куда же теперь перенести наш наблюдательный пункт?

— Я знаю, — сказала Машенька. — В ста метрах отсюда я заметила яму. Там безопасно от осколков.

Весь квартал, в котором мы находились, был охвачен пожаром. Дым застлал огород, переулок, соседние дворы. Переходя на новое место, мы потеряли наблюдение за танками врага. Я не заметил, как отбилась куда-то в сторону Машенька…

Неожиданно из-за сарая, в котором мы только что находились, выползли три фашистских танка. Тут было чему поразиться: как же они пробрались сюда совершенно незаметно? Наверное, из-за грохота бомбежки мы не расслышали приближения этих машин…

Мы бросились на землю и поползли вдоль забора. Дым пожара теперь маскировал нас. Но за танками должна была следовать вражеская пехота. Странно, что она не появилась. Где-то близко зарокотал станковый пулемет. Я понял: наш пулеметчик отсек фашистскую пехоту от танков.

Придерживаясь направления, указанного Машей, и миновав два или три двора, мы добрались до ямы, залегли.

Дым постепенно рассеивался, и вот перед нами мелькнула знакомая фигурка.

— Смотрите, товарищ полковник… товарищ комиссар! — звонко закричала Машенька. — Ну, что я вам говорила? Там, где стоят орудия нашего дивизиона, ни один вражеский танк не пройдет. Пять танков горят, как свечи! Все они подбиты батареей нашего командира товарища Волкова!

— Правильно, детка! — улыбнулся Крылов. — Мы знаем, Машенька слов на ветер не бросает…

Через минуту мне донесли, что подбиты еще три вражеских танка, а их экипажи взяты в плен.

Это были те самые машины, что так неожиданно появились у сарая.

Среди пленных фашистов оказался командир танковой роты некий Ганс Гот. Его привели ко мне. Это был здоровенный, хмурый, пропахший водкой детина, с двумя «железными крестами» на кителе. Пугливо озираясь по сторонам, он устало опустился на землю. Но Машенька строго приказала:

— Встать!

Фашист взглянул на нее изумленно, протер глаза и снова взглянул, брови его приподнялись, челюсть отвисла. Он тут же вскочил на ноги, вытянул руки по швам.

Картина была потешная, и наши телефонисты засмеялись.

Машенька строго посмотрела на них и приказала:

— Прекратить!..

— Дочка умеет командовать, — негромко заметил Крылов. — Верно, Машенька. Время не для смеха.

Я кликнул переводчика и, когда он, запыхавшись, спрыгнул в яму, приказал фашисту отвечать, когда он прибыл в Тим, какой он части и какая перед ним была поставлена задача. Ганс Гот заговорил совсем о другом.

— Война скоро закончится нашей победой, господин полковник, — сказал он. — Что ж, если сегодня я пленный. Завтра я опять буду начальником. Давайте договоримся: вы спасете мне жизнь, не расстреляете меня, а я похлопочу за вас… В благодарность я спасу вам жизнь…

Машенька стиснула кулаки и двинулась на фашиста:

— Да ведь он с ума сошел! Что он бормочет, мерзавец?! — Она обернулась ко мне. — Разрешите, товарищ полковник, я положу ему на лоб компресс? Может, он придет в себя и мы услышим что-нибудь поумнее!

— Вот что, Машенька, — сказал я. — Возьмите автомат и отведите этого болвана в штаб.

— Есть отвести в штаб! — откликнулась Машенька. — Шнель! Пошли!

Ганс Гот попятился, выкатил глаза и, заикаясь, что-то пробормотал переводчику.

Вдруг он опустился на колени и воздел к небу руки. Из его горла вырвалось тоскливое, протяжное «о-о-о!».

— Что он ломается? — снова рассердилась Машенька. — Ну-ка, прощелыга, вставай…

— Он просит вас, товарищ полковник, — объяснил переводчик, — дать ему другого конвоира. Он говорит, что если его увидят пленные фашисты, для него это будет несмываемый позор: Ганс Гот — и вдруг под конвоем девчонки!

Машенька окончательно разозлилась: дуло автомата прижалось к животу фашиста.