Малгожата Мусерович - Целестина, или Шестое чувство

— Нет, не вижу, — решительно сказала она. — Ни одного.

— Вот именно. — Данка закрыла тетрадь и быстро догрызла яблоко до конца. — Где его, такого, найдешь — и чтоб интересный был, и чтоб в то же время тебя понимал?

— Я бы не стала так много требовать, — сказала Цеся мечтательно. — Вовсе не обязательно, чтоб он меня понимал.

— Ну конечно, — буркнула Данка. — Когда и понимать-то особенно нечего…

— Что? — рассеянно переспросила Цеся.

— Ничего.

— Знаешь что?

— Пока нет.

— Я бы могла влюбиться без взаимности, — призналась Цеся. — Если хорошенько разобраться в своих чувствах, можно прийти к выводу, что неважно, любят ли меня, — важно только, люблю ли я.

— Ты что!

— Серьезно.

— Ну, а твой бородач? — полюбопытствовала Данка. — Он ведь довольно интересный, нет?

— Не-ет, — сказала Цеся. — Нисколечко.

— Хорошо одевается…

— Дурак он.

— Почему дурак?

— Спорил, что «Кориолана» написал Верди.

— А не он написал?

— Нет.

— Действительно. Зачем спорить?

Цеся перевернула пластинку на другую сторону и снова плюхнулась на матрас.

— Здорово здесь, — сказала она. — Ничегошеньки делать не хочется.

— И мне! — обрадовалась Данка. — Знаешь что? Не будем сегодня заниматься!

— О нет!!! — неожиданно крикнула Цеся и вскочила как ужаленная. — За работу!

На нее вдруг навалилось гнетущее ощущение случившейся беды. Ведь сегодня Данка получила двойку по физике, а она, вместо того чтобы спасать положение, вместо того чтобы восполнять свои упущения на ниве просвещения, еще потворствует этой лентяйке.

Чего только весна не делает с человеком…

Спустя несколько дней Данка схватила очередную двойку, причем — о ужас! — у Дмухавеца. Урок польского подходил к концу, и учитель не успел до звонка израсходовать весь запас язвительности, каковым его наделила матушка-природа. Поэтому он поймал Целестину на перемене и, презрительно фыркая, задал ей вопрос, который угодил прямо в цель:

— Что, Жак, подводим?

Испуганная Цеся смиренно стояла перед классным руководителем. Робость, эта проклятая болезнь, смешалась с чувством вины в такой трудноперевариваемый коктейль, что бедная Телятинка не могла выдавить ни слова.

— Я тебя просил, Жак, — куражился Дмухавец, — вытянуть за уши эту бездельницу Филипяк. Но ты не только этого не сделала — ты сама покатилась вниз. Что означает несчастная тройка с минусом, которую тебе поставил биолог? А?

Цеся молила проведение, чтобы Дмухавец вдруг потерял голос. Спектакль привлек уже нескольких любопытных, а под соседним филодендроном стоял ее одноклассник Ежи Гайдук, со всегдашним своим высокомерным видом погрузившись в чтение ежедневной газеты.

— О, сколь жестоко ошибается человек, одаряя доверием ближних! — зычно воскликнул Дмухавец. Проходившая по коридору завуч смерила Цесю взглядом, выражающим осуждение и безоговорочную солидарность с учителем. — В чем дело, скажи, пожалуйста! — рявкнул классный руководитель. — У тебя неприятности? Ты плохо себя чувствуешь и не справляешься? Ты влюбилась?

Цеся обрела дар речи.

— Нет!!! — крикнула она. Не хватало только, чтобы клеветнические измышления Дмухавеца были услышаны под филодендроном и неправильно истолкованы.

— Что же с тобой, в таком случае? — спросил Дмухавец неожиданно тихо и ласково. Одновременно взмахом руки он разогнал зевак.

— Я постараюсь… — простонала Цеся.

— Хотелось бы в это поверить, — с сомнением сказал Дмухавец и внимательно присмотрелся к Цесе. — Ты плохо выглядишь. К тому же отмечается некоторая вялость ума. Как будто ты регулярно не высыпаешься.

«Так оно и есть», — подумала Цеся не без иронии. Иренка по-прежнему подымала дикий крик в два часа ночи. Войтек и Кристина, не зная, как справиться с ребенком, однажды ночью, придя в крайнее отчаяние, разбудили сладко спавшую в башне Цесю, и с той поры это вошло в обычай, ибо одна Телятинка умела вместо молока напоить дитя чаем из травок, приготовленным особым способом, — так, чтобы Иренка даже не заподозрила обмана. Кроме того, Цеся придумала гениальный способ, как перехитрить ребенка: во время ночного кормления Иренку не брали на руки, а только слегка приподымали изголовье кроватки. Когда малышка опорожняла бутылочку, следовало с превеликой осторожностью и очень медленно опустить постельку в прежнее положение, чтобы насосавшийся, как пиявка, младенец ничего не почувствовал и не открыл закрывшиеся в процессе еды глазки.

Затем надлежало в течение двух секунд на цыпочках выйти из комнаты, и тогда можно было надеяться, что Иренка заснет хотя бы часа на три.

— Ты как будто отупела, — продолжал Дмухавец. — Скажи, что ты прочла за последнее время?

— «Болезни детского возраста», — не задумавшись, ответила Цеся.

— Что?! — оторопел Дмухавец.

— Ну… это такой учебник… — смутилась Целестина.

— Сдается мне, ты читаешь не те учебники, — ехидно заметил Дмухавец и подскочил, потому что в эту секунду над самой его головой оглушительно зазвенел звонок.

Перемена окончилась. Целестина могла возвращаться в класс.

В дверях образовалась пробка, так как все стремились войти в класс одновременно. Цеся, чтобы не толкаться, отошла в сторонку.

— Чего он от тебя хотел? — спросила Данка, неожиданно вырастая у нее за спиной.

— Отстань, — буркнула Цеся.

— Обо мне что-нибудь говорил?

— Отстань.

— Ну скажи!

— Говорил.

— Что?

— Что я во всем виновата, и что мне нельзя доверять, и что он во мне обманулся, раз я не сумела тебя вытянуть, — выпалила Цеся, глядя подруге в глаза.

— Да? — усмехнулась Данка, отводя взгляд. — Ну-ну… Надеюсь, ты не очень огорчена?

— Очень, — отрезала Цеся. — Мне нужно с тобой серьезно поговорить.

— Хо-хо! И когда же?

— После обеда… — рассеянно произнесла Цеся.

Гайдук стоял напротив, по другую сторону осаждающей дверь толпы. Под мышкой у него торчала сложенная газета. Посвистывая сквозь зубы, он, не замечая Цеси, высматривал кого-то в глубине коридора. Высокий, прямой, с большим гордым носом и глазами, светящимися внутренним светом. «Ежик», мелькнуло у Цеси в голове, и она поймала себя на том, что загляделась на Гайдука. Продолжалось это от силы минуту, но ей было достаточно, чтобы вспыхнуть при одной мысли, что кто-то может перехватить ее взгляд. Резко повернувшись, Цеся вклинилась в гущу толпы и пролезла в класс.

Был ясный теплый день. Мартовский воздух пах свежестью и солнцем. Окна квартиры на третьем этаже дома с башенкой по улице Словацкого были широко распахнуты. Посторонний наблюдатель, если б ему удалось подняться на такую высоту и заглянуть в квартиру, увидел бы, что в захламленных, по обыкновению, комнатах царит лихорадочная суета. Цеся и Данка, которые, не на шутку разругавшись, притащились из школы унылые и мрачные, естественно, не могли снаружи увидеть, что происходит в доме, и потому, едва переступив порог, остановились, охваченные чувством надвигающейся катастрофы.