Софья Могилевская - Дом в Цибикнуре

— Знаешь, Мила, — сказала Катя, — как я хочу, чтобы Наташа получила письмо от своей мамы!.. Я так хочу, что даже сильнее, чем для самой себя.

— Вот и мне, — сказала Мила, — мне тоже весь сегодняшний день хочется, чтобы Наташа получила от мамы письмо. Такой наступает праздник, что нельзя думать о горе.

Остались самые последние мгновения, чтобы включить радио.

Женя и Генка залезли на столик и стояли под репродуктором, вырывая друг у друга плоскую деревяшку — какое-то их собственное приспособление, вроде маленького репродуктора, через которое им одним слышалось, что творится в эфире.

Они должны были включить радио в самый последний момент, именно в ту самую минуту, когда раздастся голос, который с таким напряжением ждали люди всей нашей страны.

— Есть! — вдруг торопливо прошептал Женя. — Сейчас будет… Сию минуту…

Генка рванул у него деревяшку, приложил к уху и каким-то сдавленным шепотом крикнул:

— Включай!

Сначала ничего не было слышно. Только лёгкое, острое потрескиванье.

Все затаились, не отрывая глаз от круглого чёрного рупора, который висел высоко, чуть ли не под самым потолком.

Наташа, не отрывая испуганных и счастливых глаз от репродуктора, вся напряглась, вся выпрямилась, вся превратилась в слух.

И Катя сидела; тоже вся подавшись вперёд, вытянув тоненькую шейку, крепко сцепив пальцы рук, кинутых на колени. А Клавдия Михайловна обхватила за плечи маленького Николку и, прижав его к себе, вместе с ним подошла поближе к радио и замерла, казалось забыв обо всём на свете…

Вдруг диск ожил.

Зазвучали нежные перезвоны знакомой мелодии, и совсем близко, совсем рядом, совсем тут, в этом коридоре (неужели это могло быть так далеко, неужели это могло быть за тысячу километров от них?), ясный, громкий голос диктора произнёс:

— Говорит Москва… Говорит Москва… Говорит Москва…

Марина хотела сказать мальчикам — Генке и Жене (они всё ещё стояли на столике, приникнув лицами к репродуктору): «Слезайте, сейчас же слезайте вниз!» — и неожиданно для самой себя тоже оказалась рядом с ними и тоже прильнула лицом к рупору.

Вдруг будто шум морского прибоя раздался из тёмного диска. Будто огромная морская раковина, полная шума и рокота набегающих волн, прижалась к уху. Буря рукоплесканий и восторженных возгласов… Это товарищ Сталин появился на трибуне. Это народ встречал своего вождя.

…Солнечным майским праздником, перед самой войной, Марина вместе с физкультурниками Белоруссии была в Москве. В этот день, проходя через Красную площадь, она первый раз увидела товарища Сталина на мраморной трибуне мавзолея.

Марина шла в правой колонне физкультурников, совсем близко к мавзолею. И она увидела товарища Сталина на трибуне, как ей казалось — совсем рядом. Он стоял, положив руку на темнокрасный мрамор, и смотрел на них улыбаясь.

Тогда Марина громко крикнула: «Дорогой товарищ Сталин!..» Она крикнула так громко, как только могла. Изо всех сил. Чтобы товарищ Сталин обязательно ее услыхал…

И пусть вся площадь была полным-полна народа, пусть все до одного кричали ему самые хорошие слова, которые только знали, всё равно он, наверное, услыхал её голос. Он не мог, как ей казалось, не услышать её голоса, самого звонкого и самого слышного из всех людских голосов, которые в этот день раздавались на Красной площади…

И теперь, когда его голос возник из тёмного диска радио, словно не тысячекилометровое пространство отделяло их от того места, где находился он. Да, он находился в Москве, обязательно в Москве, только из Москвы мог он говорить в такой важный, в такой решительный час со всем советским народом. Но, находясь в Москве, он всё равно был тут, вместе с ними.

И вдруг всё смолкло. Наступила полная тишина.

«Товарищи! — сказал он. Голос его прозвучал тихо, без напряжения, как будто разговаривал он тут, совсем рядом, в этой комнате. — Сегодня мы празднуем 25-летие победы Советской революции в нашей стране. Прошло 25 лет с того времени, как установился у нас Советский строй. Мы стоим на пороге следующего, 26-го года существования Советского строя…»

…А в это время на подступах к Сталинграду шло одно из страшных и кровопролитных сражений. Весь город грохотал огнём и взрывами. Земля и небо содрогались от гула снарядов и мин. Волновалась и пенилась Волга, израненная глубокими воронками.

Но под землёй, в подвалах домов, в глубоких блиндажах, радисты, склоняясь над ящиками походных раций, плотно прижимая наушники, слушали его голос. И сквозь грохот канонады от бойца к бойцу, из окопа в окоп, из дома в дом доносились его слова:

«…Я думаю, что никакая другая страна и никакая другая армия не могла бы выдержать подобный натиск озверелых банд немецко-фашистских разбойников и их союзников. Только наша Советская страна, и только наша Красная Армия способны выдержать такой натиск. И не только выдержать, но и преодолеть его».

…Со всех концов огромной и великой Советской страны туда, на поля Сталинграда, в это время стягивались силы невиданной мощи. Армады самолётов неслись по воздуху. Дивизии бронетанковые войск мчались по земле. Дивизионы тяжёлой артиллерии подходили из-за Волги. Со всех сторон собирались советские войска, чтобы на рассвете одного из морозных дней ноября начать гигантское наступление против ненавистного врага, вторгшегося в нашу страну…

И вот прозвучали заключительные слова: «Да здравствует свобода и независимость нашей славной советской родины!» Тогда раздались такие горячие рукоплескания, словно все находившиеся тут, в этом доме, хотели, чтобы преданность и любовь, которыми были полны сердца, перенеслись через поля и равнины, через леса и долы, над городами и сёлами туда, где в эти часы находился товарищ Сталин.

Утром восьмого ноября Наташа проснулась с твёрдым убеждением, что обязательно сегодня, с послеобеденной почтой она получит письмо от своей мамы.

Едва только она взглянула на голубое небо, на белые облака, которые медленно плыли, чуть задевая солнце, как эта уверенность стала для неё совершенно несомненной.

Подумать только, все дни стояла такая скучная, серая погода! Солнце даже не собиралось вылезать из-за туч. Тучи так затянули небо, что не было ни одной щёлочки, через которую мог бы проникнуть солнечный луч. И вот нате-ка вам! Сегодня, именно сегодня, когда обязательно ей должно притти письмо, вдруг такая перемена! Такое синее небо. Такие пышные, будто мыльная пена, облака. Такое прямо начищенное до блеска, огромное, сияющее солнце.