Елена Нестерина - Девочка-тайна

Марине Сергеевне хотелось отпустить всех по домам. И самой бежать – бежать незнамо куда, но чтобы быстро, со свистом ветра в ушах, чтобы прополоскались мозги и всё каким-нибудь чудесным образом переменилось.

Но столь опрометчиво (как она сама теперь понимала) приглашённый ею комитет никого не отпускал просто так. Один за другим дети при исполнении стали выходить к доске.

– Ну, девятый «А», – оглядев собрание, как ласковая мать, улыбнулась Лана Бояршинова, и постепенно улыбка сходила с её лица, уступая место грозе и праведному гневу, – у вас тут и раздрай. Просто анархия какая-то. Что ж вы творите? И вы заметили, Марина Сергеевна, что именно в вашем классе появились вот такие ряженые, – кивнув на Макушева, презрительно проговорила Лана, – сначала одна приехала – вся такая загадочная, а теперь вот ещё и остальные подтягиваются, крестами обвешиваются, глаза чёрным подводят.

– Я не подвожу глаза!

– Помолчи, Макушев. И что, скоро весь класс станет депрессивным? А там и до суицидов недалеко. А то и хуже. И не надо нам рассказывать, и так ясно: от гота до сатаниста и убийцы – один шаг. Это страшно. Вот что кроется за такими милыми неформалами. По большому счёту, подобным людям не место в нормальной школе.

– Надо разобраться в эстетике, а потом говорить! – крикнул Сашка, и Оле, сидящей рядом с ним, стало его даже жалко: как будто это пискнул маленький чёрный цыплёнок. – Ничего вы в готике не понимаете!

– Это вы кое-чего не понимаете, – покачала головой Лана. – Я смотрю, вы тут так радостно расслабились. Что с вами случилось?

Но девятый «А» не владел искусством переговоров. Все сидели и молчали. Дискуссия не завязывалась. Никто из обличаемых не оправдывался.

Тогда комитету, как до этого и Марине Сергеевне, пришлось зайти с другой стороны.

– И вообще, девятый «А», что с вами такое происходит в последнее время? – с напором включился активист Боря – гроза лентяев и нарушителей. – Вас в школе как будто нет. Все вовлечены в процесс развития и общения, и только вы тормозите.

– Вы знаете свои показатели? – тряхнула пухлой распечаткой Катя Андронова – председатель этого комитета, девушка, по мнению Марины Сергеевны, удивительно невзрачная и бесталанная, но с гигантским желанием пробиться в руководители жизни. – Ваш класс занял последнее место в конкурсе стенгазет – хотя раньше уверенно побеждал, а в общешкольной тим-билдинговой игре вообще не участвовал – как это так? И на подготовке к новогоднему празднику ваших раз-два и обчёлся. Я правильно говорю, Костя? Игнорируют они концерт?

– Ага, – широко кивнул из дальнего угла Костик Комков. – Ну а чего им до нашего мероприятия? У них тут свои концерты. Просто лекторий какой-то. Про что там сейчас была лекция-то? Про музыку. А до этого музыки в вашей жизни не было, в дикий край приехал миссионер и начал проповедовать…

В классе хихикнули. Марина Сергеевна испугалась. Она плохо знала жизнь, но тут поняла, что за такими интонациями скрывается… месть.

– Мы уже давно наблюдаем за вашей новой соученицей, – подхватила Катя, – и складывается впечатление, что она негативно влияет на всех вас. Как такое может быть, объясните мне?

Никто, конечно, объяснять ничего не хотел. В окно заглянуло солнце, разорвав многодневную завесу мутных туч. Солнце – главная радость здешних мест. Свобода, улица, солнце!..

– Твой способ выделиться – довольно примитивный, – с сочувствием и жалостью посмотрев на новенькую, которая присела на угол первой парты и наблюдала за разворачиванием атаки, заговорила Лана Бояршинова, – кого ты хочешь удивить? Кого поразить? Ты пытаешься доказать свою уникальность? Это надо делать по-другому. Ты выбрала неверный путь. Это смешно.

Конечно, все ждали, как отреагирует новенькая. Оля Соколова увидела, что Танька Огузова даже диктофон настроила. Ясно. Если комитет собирался кого-то прорабатывать, то вспоминалась каждая мелочь из поведения провинившегося. Летели пух и перья. Прорабатываемый признавал свою вину полностью, тщательно каялся и после долго ходил как прибитый пыльным мешком. Так было стыдно и неловко. Так что оказаться в числе тех, кого вызывали на комитет, было просто катастрофой.

И Гликерия, конечно же, ничего об этом не знала.

Вот и сейчас она промолчала, и по лицу новенькой было видно, что ей смертельно скучно. От её молчания Лане стало не по себе.

– Если мы тебе все тут так не нравимся, чего ты вообще в нашу школу припёрлась? – не выдержала она.

– Светлана, Светлана… – попыталась вмешаться Марина Сергеевна.

– А за некоторые вещи из школы-то и вообще можно вылететь, – присоединился к Лане Костя Комков. – Так что нечего тут из себя строить колдунью на выезде.

И тут Гликерия улыбнулась. Широко, радостно, как будто увидела любимую бабушку с блюдом пирожков.

– А вот с этого и надо было начинать, – глядя на Костю, заговорила она. – С того, что один невинный юноша пострадал от руки колдуньи. Оставаясь при этом белым и невероятно пушистым. Разве можно такое простить? Собрав карательную команду, юноша пришёл мстить. Я не ошиблась, ребята из комиссии бешеного позитива, вы пришли помочь ему в этом?

Голос у Гликерии сделался задорно-дурашливым. В подготовке концерта такая артистка всё-таки очень пригодилась бы. Но сейчас было не до смеха.

Потому что члены комитета обиделись.

– Почему это – помочь Костику? – пробурчал Боря. – Мы пришли, потому что… Потому что надо разобраться. Да, разобраться тут с вами…

– Ах, разобраться с нами, – кивнула Гликерия. – Тогда ладно. А мне показалось, кто-то захотел услышать страшную историю про некую очень злую колдунью на скутере. Ну так я её сейчас расскажу, если кто не знает.

Прищурившись, Гликерия посмотрела на Комкова. Тот заёрзал, но вид продолжал иметь бравый и победный.

– Значит, Костя, – продолжала новенькая, – а то тогда ты подошёл ко мне и даже не представился. Помнишь, когда просил у меня скутер покататься? Просил, а я тебе, бедняжке, не дала. Ты, Костя, решил получить скутер любой ценой, даже схватился за него… А дальше что случилось, кто помнит?

Гликерия в упор посмотрела на Лану Бояршинову. Марина Сергеевна автоматически тоже перевела взгляд на Лану. А зрители уж тем более ждали её ответа.

– Ну, она его… – пришлось отвечать Лане. – Ты его заколд… Загипнотизировала!

– Нет, – покачала головой Гликерия. – Я не умею гипнотизировать. Я показала просто обычный фокус. И кто хотел заколдоваться – заколдовался сам. А дальше вы себе всё сами придумали. Вот, смотрите…

С этими словами Гликерия прошла к своей парте, взяла рюкзак и вытащила из него небольшой предмет.

– Это электрошокер почтальона, – показав его классу, сказала она, – Штука безобидная и маломощная. Средство защиты от дурных собак и агрессивных людей. Кто хочет попробовать?