Алексей Коркищенко - Лошадиные истории

Оберст фон Штюц срочно вызвал к себе майора Кроге и капитана Рихтера.

— Господа, обсудим ход операции «Рыжая стая». Итак, капитан Рихтер.

— Наш агент проник на конеферму и сделал снимки племенных лошадей буденновской породы. Вот они. Он передал их через связного. — Рихтер подал оберсту пачку фотографий.

— Очень хорошо, капитан! Благодарю. Агента следует поощрить. — Фон Штюц неторопливо рассматривал снимки. — О, какие красивые лошади! Рейхсмаршал будет доволен… А это кто такой? — его палец показал на старика.

Оттеснив капитана Рихтера, майор услужливо дал пояснения:

— «Сержант Пудров» собрал исчерпывающий материал. Этот старик — опытный специалист-коневод, так называемый герой гражданской войны, буденовец Лукьян Мирошников. Кстати, он — отец командира кавалерийского полка, который входит в состав той самой Донской кавалерийской дивизии…

— Любопытное совпадение! — прервал его фон Штюц. — А эта девочка кто такая? — его палец нацелился на изображение Лели.

Майор Кроге усмехнулся:

— Я не успел договорить, господин оберст… Эта девочка-подросток — дочь полковника Мирошникова и внучка этого старика.

— О-о, ну что ж, пусть будет так! — что-то решая про себя, произнес фон Штюц.

— Не понимаю, господин оберст, — сказал майор Кроге, заглядывая ему в глаза.

— Господа, мы можем особо отличиться перед фюрером. У нас есть возможность воздействовать деморализующе на дух русских командиров на Южном фронте, подавить их психологически и таким образом оказать активное содействие нашей группе войск. Следите за ходом моей мысли. Ростов готовится к эвакуации. В первую очередь, надо полагать, будут эвакуироваться семьи русских военачальников, командиров частей и подразделений. Эти эшелоны должны быть уничтожены!

— Стратегически глубокая мысль, господин оберст! — воскликнул майор Кроге.

«Он ведь мне бессовестно льстит! — подумал о майоре фон Штюц. — А капитан, однако, не торопится с комплиментами… О, это неисправимый скептик!.. Но, кажется, честный службист».

— Я сам свяжусь со штабом ночной бомбардировочной авиации. — Оберст снова взялся за фотографии, снова его палец пистолетным дулом нацелился на Лелю. — Кроге, немедленно прикажите вашему агенту Пудрову ликвидировать дочь и отца полковника Мирошникова, а также других коневодов, чтобы не допустить эвакуацию лошадей из летнего лагеря конефермы. Кобылиц с жеребятами угнать и скрыть в надежном месте до прихода наших войск, что случится очень скоро.

В полдень ветер умер от зноя. В духоте сникли растомленные травы. Кучевые облака неподвижной отарой сбились у горизонта, растушеванного маревом. Молчали жаворонки. Лошади дремали в загоне под камышовым навесом. Лукьян Корнеевич и Петька спали в холодке на сене. А Леля в купальнике плескалась у водопойного корыта. В дремотной знойной тишине раздавался единственный живой звук — плеск воды.

Сонный Коська открыл глаза и, заинтересованный незнакомой веселой игрой Лели с водой, вышел из загона в открытые ворота. Леля брызнула на него из полных горстей. Он взвизгнул, взбрыкивая, убежал, но недалеко.

— Иди поближе, милый Коська, я искупаю тебя… Ах, ты боишься воды, глупенький!

Он галопом проскакал мимо нее. Она окатила его из ведра и засмеялась весело. Жеребенок, как-то странно повизгивая, может быть, подражая ее смеху, еще раз промчался мимо, будто испытывал: успеет она облить его или не успеет. Успела все-таки. Ожили другие жеребята, подключились к игре. Леля стала черпать воду из корыта ведром и поливать их.

Никто не заметил, как к лагерю подъехала знакомая «эмка». Анна Степановна поспешно выскочила из нее, кинулась к дочери:

— Леля!

Та даже подскочила от неожиданности.

— Мамуля!

Мать притиснула ее к себе.

— Собирайся, Леля, едем немедленно. Где Лукьян Корнеевич?

Коневод уже шел к ним от скирды, за ним — Петька.

Леля побежала в хату переодеваться.

— Аннушка, что стряслось? — обеспокоенно спросил свекор.

— Эвакуация, батя!

— Да ты что! — охнул старик.

— Батя, некогда все объяснять! Наш эшелон отходит вечером. Успеть бы нам управиться… И вот что еще, Лукьян Корнеевич. Передайте начальнику конезавода: комдив настоятельно рекомендует в первую очередь и немедленно эвакуировать племенных кобылиц с жеребятами. Гоните по степи через выпасы конезавода к станице Дольской, подальше от шоссейных дорог — они забиты скотом и транспортом. Батя, не мешкайте, а то будет поздно. — Схватила за руку подошедшую дочь. — Леля, садись в машину, поехали!

— Но, мама, погоди! Я эвакуируюсь вместе с лошадьми… Вместе с дедушкой. Помогать ему буду!

— Лелька, не глупи, там все с ума сойдут! Бабушка Вера с нами едет… Сирот-детдомовцев сопровождаем.

— Мама, ну пойми! Деда, ну скажи ты ей — я взрослая, я же любую работу могу…

— Ох, моя родная! Рази отобьешь у матери дочку?! — дед развел руками и пошел к Петровичу.

Старшина нервно хлопал дверцей автомашины, то открывая ее, то закрывая.

— Где твои вещи, Лелька? — торопилась Анна Степановна. — Неси быстро, бросай в машину и — поехали!

Леля собрала барахлишко в рюкзачок, бросила в автомашину и побежала к загону.

— Да куда же ты?! — мать кинулась за ней.

— Я сейчас! Одну минутку!

— Леля, я прошу тебя! — сердито крикнула мать.

Петька вынес из хаты арбуз и дыню, положил на заднее сиденье.

Леля бросалась от Лошадии к Коське, обнимала за шею, целовала в губы, шептала торопливо, жарко:

— Прощай, моя миленькая Лошадия! Прощай, смешной Коська! Не забывайте меня… Я буду очень-очень скучать.

Со слезами на глазах прощалась Леля с дедом и Петькой, сквозь всхлипывания бормотала:

— Я бы с вами… Мне бы с лошадками…

Мать схватила ее за руку, усадила в автомашину.

«Эмка» тотчас тронулась. Петька, очнувшись, прыгнул на расседланного коня и поскакал за ней в клубах пыли, что-то надсадно крича и размахивая рукой.

Лукьян Корнеевич, не мешкая, отправился в хутор, оттуда позвонил в станицу Дольскую, в конезавод.

В дорогу собрались быстро. На заходе солнца того же дня вывели косяк на шлях, ведущий к мосту через речку Кагальничку.

Получив задание через связного, диверсант «сержант Пудров» ночью выехал на велосипеде в степь, в расположение племенной конефермы. Он оставил велосипед у подножия кургана и, настороженно прислушиваясь и приглядываясь, пошел к темным силуэтам летнего лагеря. Трудно было теперь признать в этом заросшем щетиной и одетом в крестьянскую одежду детине ладного сержанта. Проверив пистолет, он короткими перебежками приблизился к хате. Приник ухом к двери, затем навалился на нее плечом — она не поддалась. Осветил дверь фонариком: она была заколочена гвоздями. Ругнувшись, диверсант побежал к загонам. Они были пусты.