Саадул Кануков - Девочка из Ленинграда

Все с нетерпением ждали папу. Он вернулся вечером.

— Ну что, Коля? — торопливо спросила мама.

— Завтра перехожу на казарменное положение, а как только сформируется часть — на фронт. — Голос отца был немного напряженным, но в лице никакой растерянности. И весь он выглядел собранно, подтянуто. Увидев приготовленное белье, сказал: — Ничего не надо, прямо тут, на месте, будет полная экипировка — и обмундирование и снаряжение.

Мама ничего не сказала, только глаза ее стали большими-большими и смотрели не на папу, а куда-то вдаль.

Папа аккуратно положил белье снова в ящик и закрыл гардероб. Потом взял мамины руки, поцеловал, тихо сказал: «Крепись!» — и повернулся к Рае:

— Ну, как прошли занятия, дочурка?

Всего лишь несколько часов назад ей так хотелось рассказать отцу, как она сегодня метко стреляла, как ловко прошел все препятствия Звездочет, а сейчас все это казалось таким незначительным.

— Ничего, папа. Как обычно, — сказала она.

Вошла бабушка.

— Коленька, может, чайку приготовить?

— Потом, мама. Сейчас мне надо сходить на завод.

Папа ушел. Бабушка возилась на кухне, вздыхала, охала. Мама шила Вовке панамку, но ее рука с иглой то и дело застывала. А Рая не знала, за что взяться.

— Мама! Я схожу к Светке. Ладно?

— Только, пожалуйста, не надолго.

Уже несколько дней папа находился на казарменном положении. О, как тоскливо без него! А что же будет, когда он уедет на фронт? Мама все время молчит. Бабушка беспрестанно вздыхает, разговаривает сама с собой: «У, вражья сила! Неймется тебе, супостат! В ту войну, в японскую, муж Митя сложил голову. Коленьке-то было всего полгодика. А теперь вот и он под пули идет…»

Рая переносится мысленно в казармы, где проходит сейчас военную подготовку отец. Скоро бабушка испечет оладьи, и Рая понесет их ему. Казармы разместились в школе, как раз в той, где учится Рая.

В шесть часов вечера отец возвращается с учений, а Рая уже ждет его у ворот школы. Папа просит разрешения у командира на минутку задержаться.

— Опять оладьи?! — восклицает он. — Да зачем вы беспокоитесь? Кормят тут нас хорошо. — Но все же берет оладьи, чтобы не обидеть бабушку. — Ну, как вы там? Как мама, Вовка?

— Ничего… — отвечает Рая и смотрит на отца.

Он в зеленой солдатской гимнастерке, в сапогах. На голове — пилотка. Через одно плечо — винтовка, через другое — скатанная шинель. На поясе котелок, фляжка. Рая привыкла видеть его в черном, тщательно отутюженном костюме, в чистой белой сорочке с галстуком: таким он ходил на завод. Но и эта простая солдатская одежда очень идет ему. На других как-то все висит, а на нем сидит аккуратно, точно сшито по заказу.

— Ну, мне пора, дочурка! — говорит он, целует Раю и поспешно уходит, то и дело оглядываясь.

Рая провожает его взглядом до тех пор, пока он не скроется за дверьми школы-казармы.

Сегодня вечером папа забежал домой. Поцеловал бабушку, подхватил и подбросил под потолок Вовку, тряхнул за плечи ее, Раю, и ушел с мамой в кабинет. Минут десять они о чем-то говорили. Потом вышли. Мама, видно, плакала, потому что глаза у нее были красные. Но сейчас она казалась спокойной, сдержанной и, как всегда, как, наверное, все учительницы, чуть строгой.

— Ну, Раиса… — Папа сказал не «Рая», не «дочурка» и не «Раёк» как иногда называл он ее, а полным, «взрослым» именем — Раиса. — Я уезжаю на фронт… — Он немного подумал и добавил: — Не буду делать тебе никаких наказов: ты уж большая, сама понимаешь. Нелегко будет вам тут. Помогайте друг другу.

Папа поцеловал ее, подхватил на руки Вовку.

— Ну, будь молодцом.

— Буду… Пап, а ты когда приедешь?

— Не могу сказать, сынок… Слушайся Раю, бабушку, не огорчай маму. Хорошо?

— Не буду… — протянул, потупившись, Вовка.

— Договорились! — Папа подошел к бабушке. — До свидания, мама!

Бабушка уронила голову ему на грудь, заплакала.

— Прощай, дитятко мое. Дай бог вернуться тебе домой.

Мама пошла провожать папу до казармы. Рае тоже хотелось пойти, но мама велела помочь бабушке гладить белье. Рая поняла: маме хочется побыть с папой наедине.

Дни становились все тревожнее и тревожнее. Фашистам удалось сломить сопротивление наших пограничных частей, и теперь враг продвигался в глубь страны. Проснувшись, Рая включала радио, слушала военную сводку. По нескольку раз заглядывала в ящик для писем и газет: нет ли чего от папы? Он уже прислал с дороги несколько писем. А в последнем папа писал о том, как прибыли на позицию и с ходу вступили в бой с фашистами.

Вернулась из школы мама.

— Рая, — сказала она, — я завтра уеду на строительство оборонительных сооружений. Помогай бабушке. Присматривай за Володей.

— Мама, а что ты будешь там делать? — спросила Рая.

— Я уж не знаю… Что скажут.

— Мама, возьми меня с собой: я буду помогать тебе. А за Вовкой посмотрит бабушка… Да, мам, возьмешь?

Мама стала сразу строгой.

— Нет, нет… Детям там нельзя: опасно. И, пожалуйста, больше мне не говори об этом.

Весь день мама готовила себе рабочий костюм — юбку, куртку, рукавицы, а наутро уехала.

С отъездом матери Рая все больше и больше становилась хозяйкой дома. Приказывала Вовке то одно, то другое. Вовка сначала артачился, но потом, все еще дуясь, им поднял все, что заставляла сестра: соберет свои игрушки, вытащит мусор, подаст Рае щетку.

Видя, как ловко хозяйничает внучка, бабушка даже стала советоваться с ней:

— Раюша, что нам сегодня приготовить на обед?

— Компот! — кричит Вовка. — Кашу я не буду!

— Что приготовят, то и будешь, — строго говорит Рая и к бабушке: — На первое — суп с рыбой, на второе — макароны. На третье — кисель.

— Вот-вот, и я так думала. Умница! — соглашается Арина Павловна.

Рая идет в магазины. На улицах то и дело встречаются военные. Рая внимательно всматривается в их лица: а нет ли среди них папы? Может, в командировку приехал? Но папы, конечно, нет. Он где-то далеко-далеко! А где — неизвестно, потому что на конверте вместо обратного адреса указан только номер полевой почты. Вчера Рая послала ему письмо, написала, что мама уехала на оборонку. Но пусть он не тревожится: у них все будет хорошо.

По пути Рая заглянула в свою конно-спортивную школу. Она была уже закрыта: инструкторы все ушли в армию. Лошадей, говорят, тоже отправили на фронт.

— Милый, хороший мой Звездочет, — шепчет Рая, — я так хочу, чтобы ты остался живым!

Рая минуту-другую постояла у ворот, посмотрела на алебастровых коней у входа в школу и побрела дальше. Свернув за угол, она остановилась как вкопанная: по мостовой, чеканя шаг, шли строем девушки — в пилотках, солдатских гимнастерках, в сапогах. Наверное, готовятся к отправке на фронт. Вот бы и ей, Рае, вместе с ними! Но девчонок, говорят, не берут.