Саадул Кануков - Девочка из Ленинграда

— Спасибо, Хабо! Ты, наверно, очень, очень устал.

— Ничего-о… Я тоже немного подремал… Вот так, стоя. — Он положил руки на шеи коней и закрыл глаза.

Ночь, проведенная на морозном воздухе, возбудила прямо-таки волчий аппетит! Но поскольку рассчитывали к утру вернуться в лагерь, никакого провианта с собой не взяли. Хабас вспомнил про муку и чуреки.

— Люся, а что, если съездить за чуреками? Их же целая сумка! Почти всем хватит по лепешке.

— Я сейчас доложу командиру, — сказала Люся.

— А кто поедет? — спросил Татарнаков.

— Мы. — Люся кивнула на Хабаса.

— Я один съезжу, — возразил паренек. — Только пусть даст мне своего коня.

Командир задумался. Очень большой риск.

— А вдруг наткнешься на охранный пост?

— Да нет, товарищ командир! Я проберусь ложбиной — никто не заметит. — Хабас умоляюще посмотрел на комиссара.

— Ну, как решим, Александр Алексеевич? — обратился к Фролову Татарнаков.

— Я думаю, можно, — сказал комиссар.

— Действуй! — разрешил Татарнаков.

Хабас моментально подтянул подпруги, вскочил в седло, пришпорил коня и скрылся в лощине.

Не прошло и получаса, как он вернулся с сумками.

— Вот так каптенармус! Вот так интендант! — шутили партизаны.

— А что, комиссар, не сделать ли нам Хабаса и в самом деле начхозом! — сказал Татарнаков, лукаво покручивая ус.

Фролов понял шутку и в том же серьезном тоне сказал:

— Я не возражаю.

Хабас посмотрел на Раю. Та, как показалось ему, затаила усмешку. Он смутился, вспомнив, как совсем недавно говорил ей, что командир обещал взять его в отряд, и он, Хабас, станет разведчиком. Будет ходить на разведку в Нальчик и даже переходить линию фронта, доставлять донесения в штаб регулярной армии… И вдруг командир на глазах Раи посрамил его. Вместо боевого джигита хочет сделать из него стряпуху! От стыда и досады у него даже выступили слезы.

— Не буду я… — буркнул он.

— Как же это «не буду»? — подтрунил над ним Кушба. — Приказ командира… За невыполнение сам понимаешь, что полагается.

Хабас снова исподлобья взглянул на Раю: та уже смеялась совершенно открыто. Паренек сорвал с головы шапку и что есть силы ударил ею о землю.

— Что хотите делайте — не буду!

Татарнаков и Фролов рассмеялись.

— Ну, уж так и быть, придется уважить джигита, — сдался командир. — Пусть остается связным, а там, возможно, назначим и в разведчики. Как, комиссар?

— Согласен!

Хабас разом просиял. Поднял с земли шапку, бросил гордый взгляд на Раю. Но та поправляла на плече лямку санитарной сумки: девочку взяли в поход как санитарку.

Комиссар приказал Люсе раздать чуреки бойцам. А кому не хватит, выдать по горсти муки.

— Товарищи, завтракать! — крикнула Люся, развязывая сумки.

Первым никто не подходил: каждый хотел, чтобы лепешка досталась другому. Тогда девушка сама стала раздавать. Сначала оделила Раю и Хабаса, потом тех, кто постарше и послабее.

Последними свою порцию получили Фролов и Татарнаков. Им досталась мука.

Но, пожалуй, не были счастливчиками и те, кому выпали чуреки. Лепешки так замерзли, что их надо было грызть, как кость. А с мукой управлялись легко: клали в рот щепотку, затем комочек снега, жевали и, когда мука превращалась в тесто, губами снимали с ладони еще немножко снега — и глотали.

— Как украинские галушки! — шутил комиссар.

Солнце клонилось к закату. Скоро выступать. Командир приказал готовить коней. Было решено налет провести тремя группами. Первая — основная и самая большая — ударит по зданию управы, где разместились каратели. Ее возглавит сам командир Татарнаков. Вторая, под руководством комиссара Фролова, должна будет освободить заложников. А третья — в нее вошли Люся, Кушба и Карим — прорвется в дом старосты, чтобы захватить немецкого офицера и переводчика…

Сначала всадники двигались по лощине. Затем вступили в балку. По ней выехали к ручью. Отсюда до селения оставалось не больше километра. Тут отряд остановился.

Люся, Кушба и Карим спешились, передали своих лошадей коноводам. Отсюда группа будет пробираться в селение пешком.

Татарнаков пожал всем троим руки:

— Желаю удачи!

Над селением висел серп молодого месяца. Держась ближе к плетням и заборам, Кушба, Карим и Люся вышли к углу улицы, на которой жил староста. Его большой, на высоком фундаменте дом был хорошо виден отсюда. Окна были ярко освещены. На крыльце прорисовывался силуэт часового, светился огонек цигарки.

— Вы сейчас проберетесь задворками и спрячетесь вон за тем дальним углом дома, а я пойду прямо тут, по улице, — шепнула Люся Кушбе и Кариму.

Те согласно кивнули. Оглянулись, прислушались — все тихо, перелезли через плетень и огородами направились к задворкам старосты.

Проводив их взглядом, Люся поправила выбившиеся из-под платка волосы и, тихонько напевая веселую песенку, зашагала к дому.

— Стой, кто идет?! — Часовой вскинул карабин.

Люся негромко рассмеялась.

— Ох, и трусишка же ты!

Часовой узнал вчерашнюю девушку, опустил карабин и угрюмо пробурчал:

— Горянка тоже мне! Чего ты пришла к гяуру?.. Большевиков разобьем, и всех этих русских — фьють со скалы! Ясно?

Люся поднялась на крыльцо и уже хотела войти в дом, но остановилась.

— Слушай, джигит! Поди-ка сюда.

Часовой нерешительно подошел. Люся приблизилась к нему, шепнула:

— А ты славный джигит!

Это было так неожиданно, что полицай был озадачен. И этого секундного замешательства было достаточно, чтобы девушка молниеносно выхватила из-под полы кинжал и всадила его в грудь врага.

Полицай рухнул как подкошенный. Подбежали Кушба и Карим, оттащили труп за угол и встали — один у крыльца, другой под окнами.

Люся вошла в дом.

Ее встретила дочь старосты — низенькая толстушка с маленькими вороватыми глазками. Она ревниво окинула взглядом высокую стройную девушку.

— Ты Люся? — вкрадчиво спросила она.

— Да.

— Русский сказал, что придет гостья…

В соседней комнате слышались голоса, смесь кабардинских, русских и немецких слов. Чувствовалось, что гулянка наелась давно и гости уже изрядно хлебнули.

Вдруг дверь комнаты распахнулась и показался Слепцов — в расстегнутом кителе, раскрасневшийся.

— Люся… Наконец-то!..

— Погоди, я так торопилась… Мне надо причесаться. Нет, нет, лучше поди туда. — Она кивнула на комнату. — Иди, иди! — Она подтолкнула Слепцова, и тот ушел. Люся плотно прикрыла дверь за ним.

— Не найдется ли у вас английской булавки? — спросила она толстушку. И, дружески улыбаясь, доверительно добавила: — Так торопилась, что пуговицу потеряла!

— Сейчас поищу. — Она ушла.

Не теряя ни секунды, Люся выхватила из одного кармана пистолет, из другого «лимонку» и толкнула ногой дверь в соседнюю комнату.