Юз Алешковский - Два билета на электричку. Рассказы

— Давайте спать, чтобы не бояться, — сказала Зойка.

Она разгребла руками грибы в лукошке, достала с донышка полбатона и пододвинула лукошко поближе ко мне.

«Не дождёшься… ни за что не съем… не такой я человек…» — думал я, покраснев и сглотнув слюнки. Я ёрзал на своём месте и чуть не плакал, оттого что я такой злюка, а Зойка такая добрая со своим полбатоном, и мне надоело злиться на неё из-за «чижика», не всё же мне выигрывать…

Дождь всё лил и лил, но капли сквозь ветви не падали.

Я боролся с полбатоном изо всех сил, а потом дотянулся до него и стал есть. Я бы его съел незаметно для себя, если бы не посмотрел в этот момент на Зойку и не подумал, что еды ведь у нас больше нет, а Зойка проснётся голодная… Когда это мы ещё доберёмся до дому!

Но всё-таки я отъел от него половину, остальное осторожно положил обратно в Зойкино лукошко.

Потом я подобрал с земли мокрые крошки хлеба, и мне захотелось спать. Сначала я присел рядом с Борькой. Так было теплее. Он и во сне не выпускал из рук самый красивый гриб. Глаза у Борьки были слегка раскрыты, будто он сторожил свою корзину. Мне стало противно, и я сел рядом с Зойкой.

Она никак не могла удобно устроиться и всё перекладывала голову с одной коленки на другую. Потом Зойка сложила на груди руки крест-накрест и прижалась ко мне. Я улыбнулся и подумал: «Хм… вот дурёха…»

Её кудряшки щекотали моё ухо, но я даже дышать старался осторожно, чтобы не разбудить Зойку. Мне почему-то было её жалко. И ещё было жалко, что идёт дождь и нельзя подсмотреть, как грибы пробивают размокшую корочку земли…

Когда я проснулся, уже начинало светать. Я побежал на пригорок и залез на высоченную сосну, чтобы заметить, откуда покажется солнце. Я вспомнил, что оно выходило по утрам из-за колхозной бани. И, как только слева от меня показался его красный гребешок, я слез с сосны и растолкал Мишку, Зойку и Борьку.

— Пошли, я выведу. Разоспались…

Мы, позёвывая и зябко поёживаясь, побрели к солнцу и немного погодя вышли к просеке.

Её, как сцену, уже заливали сотни солнечных прожекторов. А в прожекторах порхали белые бабочки.

— Воображают, как девчонки, — заметил я вслух.

Зойка тут же сказала:

— Смотри! Вон жук летит!

Здоровенный жук летел мимо нас по прямой и вдруг — бац! — с разгона стукнулся лбом о дерево.

— Как мальчишка! — засмеялась Зойка.

Я раздул ноздри и приготовил кулаки, но она не намекнула мне про полбатона и не съехидничала.

И тогда я, ни на кого больше не злясь, вовсю разговорился с умным Мишкой. Мы вместе решали, почему у ящериц отрастают хвосты, а у бульдогов нет.

Борька еле тащил свою корзину и то и дело нудил:

— Когда же премия? Две давайте мне премии.

Я совсем не думал о самом красивом грибе и вдруг в сторонке среди кустиков костяники увидел огромную бурую шляпку боровика. Я развёл руки, как будто ловил голубя, и не дыша, на цыпочках пошёл прямо на гриб.

Но он и не думал бежать, и я встал на коленки перед этим огромным и добрым грибом. На его шляпке, свернувшись в клубочек, как кошка на крыше, лежала улитка и ползали мураши. Я подумал, что такой большой гриб, наверно, должен быть гнилым, и заглянул под шляпку. Она была ровная, светло-жёлтая и вся в капельках влаги. И пахло от неё, как от полной тарелки грибного супа.

Ни разу в жизни я не видел такого красивого гриба и всё смотрел на его крепкую ножку, уютно стоявшую на зелёном коврике мха, и на запотевшую шляпку, немного приподнятую кверху, как будто гриб, озябнув за ночь, смотрел на солнце. И я подумал: «Вот она — первая премия!»

Я вынул ножик, но увидел Зойку. Она шла, не замечая меня. Тогда я отошёл в сторону и притворился, что ищу костянику.

Зойка чуть не споткнулась о гриб и ахнула и тоже встала перед ним на коленки.

— Вовка!.. Вовка!.. Гриб!..

Я подошёл, посмотрел с удовольствием на гриб и сказал, пожав плечами:

— Ну, и что? Ну, гриб…

Мишка и Борька подбежали к нам и тоже стали перед грибом на коленки.

— Давай Зойке премию! — сказал я Мишке.

— И мне… — скрипнул зубами Борька.

— Премия за самый красивый гриб, — объявил Мишка, — присуждается Зойке. А за количество Борьке.

— Давай! — Борька подставил руки.

— И Зойка и Борька получают высшую на свете премию — Радость Победителя!

Зойка захлопала в ладоши, а у Борьки опустились руки. Он закричал:

— Не надо мне радость!.. Я хочу… премию!.. Настоящую! В руки! Надули!

Зато я, как никогда, почувствовал радость победителя и хотел срезать гриб и отдать Зойке, но она оттолкнула меня.

— Не надо… Жалко… Пусть растёт до конца.

— Подумаешь… пусть… — сказал я. — Пойдём…

И мы пошли дальше, но ещё не раз оборачивались и смотрели на самый красивый гриб.

Потом просека кончилась, запахло дымком, и я засмеялся, услышав звонко-золотистое «кукареку!» и злобное квохтанье. Это тужился хулиган Гусар, а кукарекал Артист — славный петух моей бабушки.

В начале лета мой отец купил в рыбном магазине пять килограммов воблы. Он нанизал её на шпагат и повесил связку за буфетом на гвоздик.

По утрам он брал с собой на работу три воблы и по одной скрепя сердце выдавал мне и маме. Мама никак не могла понять: почему это все мужчины с ума посходили от воблы?

— Это королевский деликатес! — говорил мой отец.

Вчера, пообедав, я вышел во двор с очищенной воблой. Я, как всегда, сначала разобрал на части голову, потом обсосал плавники и каждую косточку, а икру оставил напоследок.

Потом я принялся за самую вкусную часть воблы: за спинку. Она, как янтарь, просвечивала на солнце, и я долго держал кусочки во рту и думал: «Правда, ничего нет вкусней на свете. Куда там всяким грушам, наполеону, харчо и ржаным сухарикам с солью!»

Я старался подольше растянуть удовольствие, но от воблы, как всегда, неожиданно остался только маленький хвостик. Я обрадовался, подумав, что завтра утром снова получу воблу, и пошёл к Петьке.

Петька надевал на красную лапку сизого голубя дюралевое колечко. Потом он выпустил голубя с балкона, посмотрел на меня в упор и спросил:

— Ел воблу?

— А ты видел?

— Чешуя у тебя на носу, — сказал Петька. — Не мог оставить. Жадный ты на воблу.

— Все на воблу жадные, — сказал я, но дал Петьке немножко икры.

Он положил её за щёку.

— Знаешь, я уже два дня думаю, куда девался Тим Тимыч?