Святослав Сахарнов - Остров водолазов

После нескольких часов плавания из воды поднялся низкий вытянутый остров, похожий на отдыхающего на воде кита. Различались заборы, которыми наискосок перегорожен остров, и редкие сторожевые вышки, поставленные для наблюдения за котиками.

— Тюлений! — сказал я.

У маленького причала покачивалось несколько моторных лодок.

Высадив нас, катер ушел. Сотрудники заповедника встретили нас и повели в большой рубленый дом, приютившийся у подножия горбатой, обточенной ветрами и водою скалы.

Я поднялся на взгорок.

Низкий непрерывный рев двигался мне навстречу. Я подошел к забору и заглянул в пробитое в доске окошечко. Между скалами и водой, на нешироком лежбище, шевелилась тысячеголовая живая масса. Черные и серые тела волновались, двигались, устремлялись к волнам, неторопливо возвращались назад.

Постепенно мне открылся стройный порядок этого беспокойного царства. Это было не просто скопление зверей: дальше всего от воды располагались молодые котики, с ними лежали звери побольше — матери, самые большие — самцы-секачи теснились ближе к воде.

Многоголосое игрище бушевало у моих ног. Возились, схватываясь друг с другом, малыши — черненькие. Матери их разнимали, покусывая спины и ласты. Огромные тупорылые секачи медленно волочили между рядами зверей лоснящиеся тела.

Скоро я стал различать и голоса. Черненькие кричали тонко и жалобно, как ягнята, ласково похрюкивали матки, ревели самцы.

Я спустился со скалы и уселся около причала на камне, подстелив под себя плащ.

Из дома вышел в сопровождении сотрудника заповедника Аркадий. Мы сидели на пахнущих сыростью камнях и старались перекричать рев и блеяние звериной орды.

— Все ясно: управлюсь дня в два, — кричал Аркадий. — Вернется катер и уйдем. Тут здорово!

Я кивнул.

— Живу третье лето и не могу привыкнуть! — сказал, напрягая голос, сотрудник. — Ведь тут кроме котиков чудес много…

И он рассказал об удивительной силе, которая раз в год объединяет пернатых жителей острова.

На Тюленьем две области обитания: внизу, у воды, живут котики; вверху, на невысоких скалах, — колония птиц. Здесь тоже гомон, резкий запах помета. Тут выхаживают вечно голодных и требовательных птенцов кайры. Один полет за другим совершают они в море, чтобы вернуться с серебристой рыбешкой в клюве. Но когда птенцы подрастут и встанут на ноги, наступает великий день. Оживление охватывает и без того шумный базар, тысячные толпы птиц совершают неосмысленные на первый взгляд перестроения. Они сбиваются в стаи, расходятся и сходятся снова. Постепенно вся эта черно-белая волнующаяся масса начинает сдвигаться в сторону моря. Наконец происходит что-то, какой-то сигнал, какое-то всеобщее по наитию решение, случайный шаг первой птицы, — вся движущаяся масса упорядочивается. Самцы выдвигаются вперед, к ним присоединяются матери. Взрослые птицы спускаются со скал и выстраиваются от скал до моря, образуя узкие коридоры. Они прокладывают их среди котиковых гаремов, в свободных от зверей местах. И происходит чудо: никогда не видевшие воды, но уже достаточно большие, с родителей, птенцы ручейками устремляются со скал к морю. Они идут по коридорам, под присмотром и защитой взрослых и, достигнув воды, бросаются в нее, а котики — огромные секачи и торопливые самки, — удерживая щенков, позволяют птицам безопасно достичь моря…

— Мне несколько раз приходилось наблюдать эту картину. Переселение народов, нашествие лемингов, движение армий муравьев, — закончил сотрудник, — только их можно сравнить с ней…

Мы прожили на острове два дня, Аркадий обмерил и облазил все пляжи, зарисовал и сфотографировал их.

А через неделю мы стояли на палубе «Крильона» — небольшого грузопассажирского судна и смотрели, как расширяется между его бортом и бетонной стенкой причала маслянистая полоса воды. Мы прощались с Сахалином.

Синий берег плыл за кормой. Мы спрятались от холодного, пронизывающего ветра за корабельную шлюпку. По левому борту приближался мыс Анива. Охотское море гнало на пароход длинные злые волны. Белая пена, взметнувшись у борта, обрушилась на нас. Мы ушли с палубы и, лежа в деревянных коробчатых койках, стали размышлять, каждый о своем.

— Ты знаешь, — сказал Аркадий, — последнее время я все чаще думаю о «Минине». Мы найдем его. Представь себе остров, около него на морском дне лежит корабль. На его палубу опускаются водолазы. Они медленно плывут по коридорам и открывают двери кают. Одна… Вторая… Третья. И, наконец, в последней на полу — пенал. Вот увидишь — будет именно так!..

Томительное непрекращающееся движение койки вверх-вниз отвращало от беседы. Перевернувшись несколько раз с боку на бок, я уснул тяжелым, не расчлененным на эпизоды сном.

Вместо обещанных расписанием суток с четвертью мы шли два дня и две ночи. Встречный ветер и пятибалльная волна уменьшили скорость «Крильона» до трех узлов. Пароход шел настолько медленно, что шипящая вода, возникнув у его носа, успевала погаснуть, не пройдя расстояние до первой мачты.

«Крильон» был переоборудован из сухогруза. Аккуратно выкрашенные белой краской огромные каюты не могли скрыть свое прошлое. Признаки трюмов обступали нас со всех сторон. На потолке ряды заклепок выдавали места, где раньше крепились подъемные механизмы, коробчатые койки стояли, как стеллажи.

Нам досаждал буфет. Мы не купили ничего на берегу и были отданы волей случая на милость двух немолодых девушек, изредка открывавших дверь с обманчивой табличкой «обед и ужин».

Девушки укачались. Вместо вожделенных супов и котлет в буфете продавали сырые яйца.

Мы привыкли к ним только у берегов Итурупа. Мы пили сырые яйца, собирая соль, как подаяние, у Итурупа, и бегали на палубу смотреть, как проплывают мимо берега.

Вдоль охотского, зеленого и туманного, берега мы вышли к проливу Екатерины. Ночью огромный вулкан надвинулся на теплоход. Он навис над палубой, как наваждение. Стеклянные звезды обрамляли его вершину. Вершина была двуглавой. Даже в черной синеве ночи угадывалась первая, плоская как стол, над которой торчал еще один конус.

— Тятя! — назвал Аркадий вулкан, сверившись с книгой. — На рассвете придем в Южно-Курильск.

Кунашир встретил нас солнечной погодой. Над яркой, омытой дождем зеленью синело сверкающее небо. С бурых скал свисали белые ниточки водопадов. Одинокий клок тумана дрожал, зацепившись за косматый склон сопки.

Южно-Курильск оказался маленьким городком на берегу неглубокой бухты.

Мы сошли на причал, расспросили дорогу и по шаткому, в три доски, тротуару добрели до главной улицы.

Она была посыпана мелким шлаком. Невысокие деревья, кусты за низенькими заборчиками, высоко поднятые деревянные тротуары, одноэтажные домики… Он был чистым и даже щеголеватым, этот маленький поселок, приютившийся у подножия плоской каменистой возвышенности, выступающей в море, и ограждающей с востока бухту.