Святослав Сахарнов - Остров водолазов

Толкая перед собой лодку, мы добрались до него, привязали к корме лодку, взобрались на палубу.

На катере было тихо. Бормотала вода. Мы принялись осматривать помещения.

В ходовой рубке все приборы были сняты. Их срывали наспех. По стейкам змеились оборванные провода. Белов подошел к нактоузу — компас вынут. В том месте, где на столе стояла радиостанция, чернели резиновые амортизаторы.

Мы спустились в машинное отделение. Посредине его возвышался похожий на свернувшегося медведя дизель. Приборная доска смотрела вниз пустыми дырами-глазницами.

Матросский кубрик. Здесь на полу валялись стоптанные башмаки, газеты — все изданные в Нефтегорске, — две книги с оторванными переплетами. Недоумевающие тараканы бродили среди газетных страниц.

Из маленькой, не более, двух квадратных метров, каюты старшины катера было унесено все. Только на переборке остались фотографии: пожилая женщина в темном платке, молодой матрос с выпуклым чистым лбом и кто-то третий, чья карточка была торопливо оторвана. На уцелевшем уголке глянцевого картона тонкие девичьи пальцы сжимали ручку недорогой сумки.

Мы вернулись на палубу и сели на рундук, в котором матросы хранят швабры и тряпки.

— Катер шел из Нефтегорска, — сказал Белов. — Во всяком случае, он был там приписан.

— Газеты?

— Да.

— Куда они везли врача? — спросил я. — Миль сто пятьдесят вокруг ни одного поселка. Я смотрел карту. Может быть, они шли сюда, потому что здесь аэродром?

— Из Нефтегорска лететь проще… Старшина катера молод и неопытен, — сказал Белов. — И еще — у него неважные отношения с командой.

— Почему?

— Во-первых, он молод. — Помните фотографии в каюте? Пожилая женщина — его мать. Фотографию девушки он оторвал и взял с собой.

— Неопытен. Только из-за молодости?

— Об этом свидетельствует вся авария.

— А отношения с командой?

— Корабельные работы. Они выполнялись кое-как. Катер недавно покрасили, но подготовили к покраске небрежно: из-под краски уже пробивается ржавчина.

Шелестела вода. Сильные струи течения огибали корму и, вытягиваясь, исчезали. Сквозь зеленоватую воду смутно желтело дно.

Белов сидел вполоборота и внимательно рассматривал берег. Два плоских холма и новая буровая вышка нарушали монотонность степи.

— Они шли прямо на берег, — сказал Белов, — Старшина держал на распадок между холмами. Значит, вышка оставалась чуть-чуть левее. Потом он дал стоп, и катер сразу подхватило течением…

Мы забрались снова в резиновую лодку и пустились в обратный путь.

В полночь мы были дома.

Прошло несколько дней.

— А что, если нам уйти отсюда морем? — неожиданно предложил Белов. День отлета был уже намечен. — Скоро подойдет теплоход, привезет груз для магазина.

Я мечтал улететь. Мне мучительно не хотелось оставаться в поселке. И я не отверг мысль товарища, только потому что почувствовал скрытую связь между ней и нашим походом к катеру.

Мы стали ждать.

Время остановилось. Дважды прилетал самолет. С завистью провожал я глазами черную стрекозу, уносившуюся над степью. Слова «день отъезда» не употреблялись в наших разговорах.

И тем не менее этот день настал. Неправдоподобно ярким утром мы увидели в море за песчаными косами белый теплоход. Он стоял неподвижно, а между ним и берегом сновали лодки.

Последней ходкой, как сказал рыбак, нас с Беловым отправили на судно.

Мы простились со стариками. Лодка, размашисто качаясь и тарахтя подвесным мотором, прошмыгнула между косами, разбивая носом стеклянную воду, направилась к судну.

По узкому опущенному с подветренного борта трапу мы взобрались на палубу.

Раздался гудок. Застучал дизель. Якорь глухо ударился о борт. Маленькое судно повернуло и пошло на юг.

Мы с Беловым остались на палубе. Однообразный серый и желтый берег плыл мимо нас. Ветер разбивал о теплоходный нос короткие злые волны. Ломкие брызги летели на палубу.

Белов, вытирая лицо платком и прикрывая ладонью записную книжку, рисовал берега.

Я оставил его на палубе, в тесной переполненной вещами каюте нашел незанятую койку, улегся на нее и под мерный стук машины задремал.

Прошло не меньше часа. В каюте послышались вкрадчивые шаги. Маленький инспектор пробирался между койками. Около меня он остановился.

— Мне кажется, я знаю, куда шел катер, — сказал он шепотом. — В бухту Бековича. Мы только что прошли ее. Это в десяти милях от поселка.

На нас зашикали. Белов бесшумно юркнул в постель.

На другой день мы снова стояли на палубе и следили, как мимо один за другим медленно проплывают конические буи, обозначающие повороты фарватера.

Теплоход приближался к Нефтегорску.

Порт встретил нас шумом и грохотом стройки. Вдоль причалов, волоча за собой белые хвосты пыли, двигались бесконечной чередой самосвалы. Ожидая погрузки, стояли, вытянув журавлиные шеи, автокраны. Среди пыли и камня желтым сияющим чудом высились смолистые штабели бревен.

Прямо с причала Белов повел меня в управление порта, там, оставив в просторной комнате диспетчера, куда-то исчез.

Диспетчерская была перегорожена стеклянной стеной. За нею, в окружении телефонов и таблиц, сидел моряк в расстегнутой у ворота рубахе с погончиками. Он держал в каждой руке по телефонной трубке и что-то выговаривал своему помощнику, суетившемуся около разложенной на столе карты.

Белов вернулся нескоро.

— Катер действительно шел в бухту Бековича, — сказал он, подходя ко мне и вытирая тыльной стороной ладони потный лоб… — Там работает геологическая партия. Заболел человек. Катер вез доктора.

На карте, висевшей на стене диспетчерской, мы нашли бухту Бековича. Она была действительно всего в десяти милях южнее Тюбкендерли.

— Как вы догадались, что он шел туда?

Белов сунул руку в карман, вытащил записную книжку и протянул ее мне.

Легкий карандашный рисунок повторял знакомые очертания берега: два пологих холма, распадок, буровая вышка на левом склоне.

— Тюбкендерли? — сказал я.

Белов покачал головой.

— Бухта Бековича. Как только я увидел ее вчера, сразу понял.

— Поразительное сходство!

Белов подошел к стеклянной перегородке, о чем-то попросил помощника диспетчера и вернулся, держа в руках красный томик лоции.

— «Бухта Бековича, — прочитал он, раскрыв книгу, — неглубоко вдающаяся в берег бухта с глубинами до семи метров. Подход к берегу возможен для судов с осадкой не более полутора метров.

Вход в бухту со стороны моря затруднен благодаря наличию нескольких песчаных кос — остатков бара реки, пересыхающей в летнее время.

При подходе следует соблюдать осторожность: берег имеет сходство с берегом в районе Тюбкендерли, но может быть легко отличен по приметному знаку — буровой вышке, установленной на склоне одного из холмов, распадок между которыми отмечает вход в бухту».