Ирина Шкаровская - Никогда не угаснет

Обе женщины приподняли корзину, поставили её на стол.

— Пять десятков яиц клади… Сала кило, — повелительно произнесла Марфа.

Толстуха поспешно достала из кошёлки яйца, сало.

— Бери, Марфочка. Я — добрая.

— И материи три метра.

— Нет у меня материи, я могу тебе мёду заместо материи дать.

На столе появился высокий глиняный кувшин с мёдом.

— Ну, добре. Так и быть. Помогу тебе. Пойду посоветуюсь. — Марфа отошла в угол, стала перед большой иконой.

— Сейчас она будет с ним собеседовать, — шепнул на ухо Инке Черепок.

— А почему у бога меч? — удивилась Инка.

— Это, детка, не бог, — услыхав Инкин вопрос, наставительно произнесла толстуха. — Это архистратиг Михаил.

Между тем Марфа кончила беседу с архистратигом Михаилом, достала из буфета скляночку и протянула её женщине.

— Пей это зелье. И вернётся он к тебе. Не сразу, конечно, погодя. Потерпи малость.

— А как пить, натощак?

— Натощак, натощак. Собирайся, а то на поезд опоздаешь.

Она бесцеремонно подтолкнула свою клиентку к выходу. И только за ней закрылись двери, Марфа набросилась на дочку.

— Какого чёрта расселась? Свиней покормила?

— Покормила… — еле слышно ответила Вера.

— На неё, что ли, пришли жаловаться? — Раскосые глазки «собеседницы бога» вспыхнули. — Я знаю, она лодырька.

— Ничего подобного, — возмутилась Инка. — Мы думали, Вера больна, и пришли её проведать.

— И она совсем не лодырька, — вмешался Черепок. — Вот я лодырь…

— Долго вы тут будете тары-бары разводить? Посидели — и довольно, — рассердилась Марфа. — До свиданьица.

Инка обиженно пожала плечами.

— Идёмте, ребята.

Но в это время в двери кто-то дважды постучал, и в комнату вошёл парень в кепке, в синем костюме.

— Собеседница бога, Марфа, здесь живёт? — Он улыбнулся, а глаза его между тем смотрели строго и внимательно:

— Вы будете Марфа?

Парень, не ожидая приглашения, сел за стол и весело проговорил:

— Влюблён. Покоя не нахожу.

Он протянул Марфе руку — крепкую, широкую.

— Посмотрите, уважаемая, и скажите, что ожидает меня в будущем.

Марфа своей рукой легонько отодвинула его руку, хитрые зрачки раскосых глаз беспокойно забегали.

— Что, не хотите мне помочь? — удивился парень. — Ведь я заплачу, сколько полагается.

— А я мужчинам и партейным не помогаю, — надменно проговорила Марфа.

— С чего вы взяли, что я партейный, тётенька? Да я же по-хорошему к вам. Случай такой… Знакомая посоветовала к вам обратиться.

Парень оглянулся, остановил взгляд на архистратиге Михаиле с мечом и перекрестился.

— Вот вам крест… Верный человек меня к вам прислал. — Он вынул из кармана червонец, положил его на стол.

— Ну, давай руку, — смягчилась Марфа.

— Она тибе тоже любить. Только не хочет виду показывать.

— Вы правду говорите, тётенька? Вот обрадовали! — Парень улыбается, и улыбка у него ясная, а глаза всё такие же строгие и внимательные. Глаза медленно ощупывают стены, пол, потолок и задерживаются на маленькой дверце, прикрытой старенькой портьерой. Марфа между тем продолжает предсказания:

— Только не судьба тебе с этой женщиной жизнь строить. Судьба тебе выходит жениться через два года и девять месяцев на другой.

— Не хочу я на другой… Не будет у меня никакой другой, — сердито проговорил парень и поднялся из-за стола, расправив широкие плечи. — Ну погадала, спасибочко.

Он ушёл, даже не взглянув на ребят.

И только он вышел, маленькая дверца, прикрытая портьерой, распахнулась, и на пороге появилась высокая женщина в чёрном платье. У неё круглое лицо, на подбородке ямочка, а на лбу шрам.

— Верка! Принеси бутылку лимонада! — она протянула Вере рубль. — А это кто такие?

— А, вы ещё здесь? Ещё не ушли? — набросилась на ребят Марфа. — Верка, воду поставь, стирать будешь. И платье сыми — расфрантилась!

— Сейчас… — не поднимая головы, тихо сказала Вера.

Один за другим ребята вышли из дому. Не знали они и не догадывались о том, что из окошка чуланчика смотрит на них Вера.

Некоторое время дети шли молча. Черепок первый нарушил молчание:

— Ёлки-палки, ну и собеседница! Да это же ведьма настоящая!

— А парень ушёл недовольный, — заметила Липа. — Ещё бы, целый червонец дал, а она ему неприятную судьбу предсказала.

Против обыкновения Липа не смешит товарищей. Липа озадачена.

— Странно, — говорит она. — Такой симпатичный парень и верит гадалкам!

Инка молчит. Она думает, напряжённо думает. Ну, откуда знает она эту женщину в чёрном? Где она видела это круглое лицо с ямочкой на подбородке, со шрамом на лбу? И вдруг… Вспомнила! Вспомнила! Вспомнила! Да это ведь та же самая монашка, которая отказалась пожертвовать на беспризорных!

Сентябрьское утро. В парке тихо и пусто. По дорожке, усыпанной разноцветными сухими листьями, бредёт Инка. Она не торопится. До начала занятий целых полчаса. Инка любит этот парк. Особенно по утрам. Днём тут жарко и шумно. Девочки играют в серсо и в дьяболо, хохочут, ссорятся, мальчишки гоняют обручи, маленькие капризули в белых чулочках и жёлтых ботиночках лениво повторяют за бонной немецкое стихотворение:

А ранним утром здесь так свежо и хорошо! Воздух чист и удивительно прозрачен. На ласковом, по-летнему голубом небе медленно плывут барашки облаков.

У девочки хороший слух. И она слышит, как ветер шумит в сухих тополях, глухим и озабоченным голосом что-то нашёптывая им; как хрустят под ногами листья и в голубой вышине с тонким звоном проносится журавлиный ключ.

У девочки хорошее зрение, ничто не ускользает от её зорких, внимательных глаз.

Падают, кружатся в воздухе листья — медные и красные, тёмно-коричневые и ярко-лимонные, блестят на солнце шёлковые паутинки. Инке кажется, что они похожи на серебряные рельсики. Если она посмотрит ещё внимательнее, то увидит, как по этим рельсикам скользят маленькие серебряные вагончики и сидят в них усатые жуки, бархатные бабочки, мохнатые гусеницы. Всё, на что только ни взглянет девочка, становится из обыкновенного — необычайным, из скучного — интересным, полным очарования и тайны. Молодой кленок, трепещущий на ветру глянцевитой, точно лакированной листвой, это испанец с кастаньетами. Дупло в осокоре похоже на склеп. А в конце аллейки стоит, подняв к небу руки без кистей, кто-то злой и страшный. Инка бежит к нему, разрывая головой паутинки-рельсики, и видит: да это же старый тополь, без верхушки, без листьев — с двумя высохшими ветками-руками.

Бежит Инка по парку, и вместе с ней, обгоняя друг друга, бегут её мысли, лёгкие и радостные. О предстоящем Октябрьском празднике, о том, как пойдёт, она с мамой гулять на Владимирскую горку, о подружках, о Димке, о Лёне Царенко. Вспомнив о Лёне, Инка вздыхает. Она завидует ему. Ей тоже хотелось бы овладеть эсперанто. Может быть, записаться в кружок при клубе «Ленинской кузницы»? Нет, лучше самостоятельно заниматься. По секрету. Никому ничего не говорить об этом. А когда наступит мировая революция, весь отряд неожиданно узнает о том, что она. Инка, эсперантистка. Вот будут завидовать! Гордые мечты овладевают девочкой. И вот она слышит уже, как о ней говорят: