Брайан Джейкс - Клятва воина

Сестра Скрива возмущенно уставилась на хохотушку:

— Брукфлоу, дорогая, вы нисколько не продвигаете дело своим безудержным весельем.

— В чем-то она все же права, — заступилась за подругу сестра Армила.

Брат Гордил искренне постарался обнаружить правоту в словах Брукфлоу, но пожал плечами.

— Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, — попросил он сестру Армилу.

— Э-э… Видите ли… мм… Вот если Джем и Уолт попытаются припомнить и точно описать то место, где они нашли умирающее чудовище, мы вместе можем заметить что-нибудь, на что они не обратили внимания.

— Разумно, — поддержал Армилу отец Монотон. — Бродячий Камень спрятан недалеко от места гибели Аскора. Уолт, что можешь припомнить?

— Хурр, да ничего там особо приметного… лес как лес… Так, Джем?

— Старость не радость, — закряхтел Джем. — Скоро имя свое позабуду. Разве ж все упомнишь… Где-то это на юго-востоке лесов… Ну, дерево это помню, которое его придавило. Гнилое внутри, потому и рухнуло. Пожалуй, больше и ничего. Извините, друзья.

Сестра Скрива подтолкнула стишок к Джему:

— Прочитай еще раз внимательно, братец Джем. Может, что-нибудь припомнишь. Солнце падает, камушек падает, листья малые, листья большие падают…

— Плющ! — изрек брат Демпл.

— Что — плющ? — озадаченно уставился на него Джем.

Объяснение садовника Демпла оказалось первой тоненькой путеводной ниточкой к решению загадки.

— Вы ведь знаете, что растения — не только моя работа, но и вся моя жизнь. Потому я за эту строчку и зацепился. Вот отец Монотон помнит древнюю иву у пруда, на южном берегу. Мне ее пришлось свалить этак десять сезонов тому назад. А все почему? Старое дерево. И все заросло плющом: от земли, по стволу, по веткам. Плющ задушил иву, задавил ее до смерти.

— Помню, конечно. Жалко было ее валить, но она могла рухнуть на кого-нибудь. Я еще с нее веточек набрал, швы в бочонках конопатить.

— Вот так малюсенький плющ убил большое дерево. Джем, Уолт, можете вспомнить там где-нибудь плющ на дереве, много-много плюща?

Джем Туда-Сюда чуть помолчал и засмеялся:

— Ха-ха-ха! Оса! Уолт, осу помнишь?

— Х-хрр-урр, такую нахалку забудешь, пожалуй.

И Джем рассказал об этом происшествии.

— В тот же день было, как мы Аскора нашли, только пораньше. Присели это мы позавтракать. Под кленом здоровенным, там таких много, но этот весь увит плющом, вот как брат Демпл рассказал, от корня до самой маковки. Уолт-то мог бы и сообразить, знает ведь, что осы плющ любят… Ну а как он сел, оса возьми да ужаль его в хвост.

Бруки не смогла сдержаться:

— Ха-ха-ха-ха, ужаленный, он вскочил как ужаленный, ха-ха-ха-ха.

Уолт исподлобья смерил смеющуюся выдру мрачным взглядом:

— Хурр, не до смеху мне было, мэм. Больно было, вот. В пруду отмокал да щавелем хвост тер.

— Значит, там и пруд есть? — насторожился брат Гордил.

— Скорее озеро, — сощурился Джем, вспоминая. — Больше, чем пруд аббатства. Мы там воды набрали.

Сестру Армилу тем временем сморила дремота. Сытный завтрак на свежем воздухе, солнечный денек, обстоятельная беседа… Хотя она хорошо выспалась за ночь, веки ее сомкнулись, теплая тишина окутала сознание. Голоса в саду слились в тихий гул, и на их фоне она услышала другой голос:

— Слушай меня, Армила. Узнаешь?

Сквозь золотистую дымку она увидела знакомую фигуру.

— Мартин Воитель!

— И я тебя знаю, сестра Армила, — улыбнулся древний воин. — Поэтому я тебя и выбрал. Вот послушай меня.

Образ Мартина поблек и растаял, но последние слова еще звучали:

«Очнись, Армила. И вспомни пруд».

Армила и не подозревала, что встреча ее с Мартином длилась лишь краткий миг. Джем еще говорил об озере.

Армилу разбудил звук ее собственного голоса:

— …где солнце падает и пляшет — это твое озеро, Джем.

— Почему? — удивленно уставился на нее старый еж.

Образ Мартина уже ускользнул от Армилы, но все же она смогла кое-что объяснить.

— Это очень просто. В детстве мы с Бруки сиживали летними вечерами на берегу пруда. Солнце золотом отражалось в воде. Мы швыряли в отражение камушки, и отражение плясало в ряби поднятых волн.

Бруки тут же засмеялась:

— Ха-ха-ха-ха! Точно! Ну и умница ты, Армила! Не зря ты у нас ученый лекарь. А камушки я все равно лучше кидала, чаще попадала в солнце, больше «блинчиков» пекла. Ты лекарь, а я пекарь, ха-ха-ха-ха-ха! — Она заметила каменное выражение на окружавших ее физиономиях и еще раз сдавленно хихикнула: — Х-хи-кк, вы как вареные лягушки на меня смотрите.

Аббат сосредоточился на протирании очков, чтобы не захихикать в ответ на замечание Бруки. Он степенно откашлялся.

— Друзья, путь к истине вырисовывается все яснее. Я, кажется, тоже могу предложить решение одной строки.

Сестра Скрива подняла глаза от кусочка коры:

— Просим-просим, отец Монотон!

— Тут, впрочем, ничего сложного. Где дерево встречается с землей? У основания, у корней.

Сестра Скрива снова уткнулась в запись.

— Все верно! Итак, что у нас получилось? Мы ищем старый клен, обвитый плющом, растущий возле озера. Этот самый Камень, как бы он ни выглядел, зарыт у основания клена, надежно спрятан от свирепого сына Драмза, кем бы он ни был.

Джем поднялся.

— Если я не запамятовал, Драмз — отец Аскора. Брат Аскора, Гуло, убил отца. У Драмза был Камень, Аскор этот Камень захватил и сбежал. Нам Аскор сказал, что Гуло ищет его, чтобы отнять Камень. Но прошла зима, а мы об этом Гуло ничего не слышали. Почему бы это? Ох, спинушку ломит! Извините, братцы, приму-ка я теплую ванну да бухнусь в мягкую постельку. Слишком часто приходилось на скалах спать, на жестких да холодных.

Аббат тоже встал и подхватил кузена под лапу:

— Я с тобой, Джем. Тоже ведь не молодею. А после ужина можно встретиться снова.

Все разошлись по своим делам. Уолт остался в саду, собираясь с духом, чтобы посетить лечебницу. Армила и Бруки вошли в Большой зал и направились к лестнице. Сестра Армила ощутила вдруг необъяснимое беспокойство. Взгляд ее упал на портрет Мартина, и она резко остановилась.

— Бруки, срочно к аббату. — Она схватила подругу за лапу. — Пойдем немедленно.

Юфус Легкая Лапа — всем ворам вор. Толстощекий, курносый, полевка-береговушка в щегольской шоколадного цвета шкурке, он слыл прекрасным парнем, добрым, готовым поделиться последней коркой. Юфус беззаветно любил свою милую пухлую супругу — но не признавал права собственности. Жена его, Диджети, не уставала пилить супруга за приверженность к преступному присвоению ценностей, хотя втайне даже гордилась непревзойденным криминальным мастерством своего мужа.